Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Историю эту передавали много лет спустя и сам Генрих Наваррский, и маршал де Рец, также присутствовавший при встрече, а позже рассказавший об этом случае Клоду Груару, президенту парламента Нормандии. Говорят, будто Екатерина предложила «покончить» с Марго или же аннулировать брак, дабы ее зять снова стал свободен и мог иметь детей. Она уже лелеяла мечту, что он захочет жениться на Кристине Лотарингской, ее постоянной спутнице и любимой внучке, отчего все три враждующих династии объединятся через брак. Можно только гадать, какова была реакция Генриха Наваррского на новые матримониальные измышления тещи после кровопролития, сопровождавшего его первую свадьбу, которая, кстати, также задумывалась как способ внести мир в отношения католиков с гугенотами!
В каких бы словах Екатерина ни сформулировала свои предложения, она явно не посоветовалась с сыном, а у него на этот счет имелась своя четкая позиция. Он писал матери в декабре 1586 года, что королю Наваррскому не следует ожидать, «чтобы мы поступили с нею [Марго] жестоко или изгнали ее, дабы он мог снова жениться. Я бы хотел, чтобы она жила в таком месте, где он сможет видеть ее, когда захочет, и попытается иметь с ней детей. Он не должен собираться жениться заново, пока она жива; если же забудет об этом и поступит иначе, то поставит под сомнение законность наследования, а я стану его смертельным врагом».
Если Екатерина действительно предлагала «избавиться» от дочери, это лишь доказывает, что ее стремление достичь цели могло подавить даже сильный материнский инстинкт. С другой стороны, в глазах Екатерины опозоренная Марго перестала что-либо значить и, вероятно, даже не заслуживала жизни. Ни угрызения совести, ни сожаления не терзали душу королевы-матери. Снова и снова она доказывала свою способность сделать все, что потребуется, ради интересов — своих и Генриха. И это являлось наиболее удивительной чертой личности Екатерины Медичи. Она ведь уже ставила жизнь Марго под угрозу ради исполнения своего плана в Варфоломеевскую ночь. Тем не менее, трудно поверить, что она могла бы уничтожить собственное дитя (пусть и обесчещенное). Не по причине сентиментальности или любви к дочери, а просто по той причине, что в жилах Марго текла кровь ее давно умершего, но обожаемого мужа.
Генрих Наваррский тянул время в бесплодных разговорах с Екатериной и одновременно ухитрился собрать серьезную армию, в которую вошли лютеранские наемники Яна-Казимира и короля Дании, объединившиеся, чтобы противостоять угрозе, исходящей от присутствия испанцев в Нидерландах. Почти сразу же после подписания договора при Немуре Генрих Наваррский и Конде встретились с Дамвилем и возобновили альянс с умеренными католиками. План Генриха Наваррского был прост и очевиден: он должен бороться за свое право на французский трон, а в этом ему могла помочь лишь полная победа над Лигой и Гизами. Он знал, что король чересчур слаб и является заложником ультра-католиков, а потому повлиять на события не в силах.
Что же до Генриха III, то утомившись подписанием мира при Немуре и отправив мать заниматься бесполезной дипломатией, он предался обычным фривольным развлечениям вперемежку с периодами сурового покаяния, с характерным для него непостоянством. Его последней причудой, которую копировали верные миньоны, стали украшенные драгоценностями корзинки с лентами, чтобы носить их на шее; в корзинки помещали карманных собачек. Даже самых умеренных и верных подданных он шокировал тем, что, исполняя обряд исцеления больных прикосновением руки, в другой руке он держал такую собачку.
Постепенно Генрих привык совершать длительные пешие прогулки из Парижа в Шартрский собор, чтобы помолиться Пресвятой Деве о даровании ему сына или просить Всевышнего об отпущении грехов. В отчаянной мольбе об избавлении звучали все более нездоровые нотки, попахивало некроманией. Он начал носить одежду, вышитую черепами, выстроил зловещую часовню, затянутую черным крепом, где поместил кости и черепа, выкопанные на местном кладбище. В желтом пламени толстых свечей он проводил по пятницам долгие часы в странном состоянии полутранса, полумолитвы, окруженный самыми благочестивыми монахами.
Екатерина впала в отчаяние, наблюдая за сыном. Она боялась и за его здоровье, и за состояние психики. Папа, прослышав о странностях поведения короля, написал его величеству, напоминая, что религиозные обязанности правителя накануне решающей битвы за спасение истинной веры во Франции лежат в несколько иной плоскости. Когда отшельник опомнился и собрался сыграть активную роль, напомнив, что у французов есть монарх, люди уже в открытую игнорировали его. Париж, самый стойкий из бастионов католичества во Франции, создал собственную лигу под управлением совета «Шестнадцати», по числу округов Парижа. Для большинства горожан столицы в Париже был лишь один король — герцог де Гиз.
События еще больше осложнились для Екатерины, когда ее бывшая невестка, Мария Стюарт, превратилась в католическую мученицу. В октябре 1586 года в замке Фотерингэй королеву Шотландскую судили и обвинили в измене из-за участия в заговоре Бэбингтона против Елизаветы I — Мария верила, что так она обретет английский трон. Несмотря на то, что Елизавету долго мучила необходимость решить судьбу пленницы и страхи, как бы в католическом мире не подумали, будто «королева-девственница с радостью пролила бы кровь даже своей близкой родственницы», все же щадить ее было нельзя, «ибо это наточило бы клинок, что вонзится в мое же горло».
Екатерина, потрясенная приговором, в ноябре 1586 года отправила в Англию Бельевра умолять о милосердии. Мария же написала Елизавете, благодаря ее за «счастливые вести», хотя и намекая: в ином мире королеве Англии придется ответить за свои поступки. Не обращая внимания на готовность Марии «покинуть этот мир», Бельевр героически сражался за ее жизнь и смог добиться от Елизаветы отсрочки казни на двенадцать дней. Генрих писал Елизавете Английской, что воспримет казнь Марии как «личное оскорбление», но Елизавета была не робкого десятка. Она отвечала французскому королю: «подобная мера для меня — лишь кратчайший путь покончить с недоразумением».
Екатерина не была горячей поклонницей Марии Стюарт и осуждала ту жестокость, которую проявляла ее бывшая невестка будучи шотландской королевой. В частности, Екатерину привело в бешенство убийство в 1567 году лорда Дарнли, это «ужасное, отвратительное и более чем странное событие, произошедшее против воли короля и оскорбляющее его величие». Королева-мать потребовала, чтобы ее бывшая невестка продемонстрировала миру свою невиновность, угрожая, что, «если та не исполнит свое обещание отомстить за убийство короля, то они [Валуа] не только сочтут ее обесчещенной, но и станут ее врагами». Спустя почти двадцать лет взгляды Екатерины не изменились: она не допускала даже мысли, что один монарх может казнить другого. Екатерина предвидела, какую реакцию смерть бывшей королевы Франции может вызвать в семействе Гизов и вообще у французских католиков. В смятении она писала Бельевру: «Я более всего скорблю о том, что вы уже ничего не смогли сделать для бедной королевы Шотландии. Никогда еще не было так, чтобы одна королева могла судить другую, попросившую у нее убежища, как она сделала, когда бежала из Шотландии».
Марию казнили 18 февраля 1587 года. Екатерина узнала об «ужасной смерти бедной королевы шотландцев» из донесения Бельевра, когда возвращалась в Париж после долгой и бесполезной поездки в Пуату. Ее первой реакцией стало глубокое горе и гнев из-за того, что воззвание Генриха осталось без ответа. Прибыв в столицу, она еще и встревожилась, обнаружив, как католические священники подогревают в народе возмущение, называя смерть Марии религиозным подвигом, ибо она стала жертвой иностранной королевы-еретички.