– Да как вам сказать?

– Вы все тут пьяны! Так я и знал!

– Шахта уже восстановлена, – выпалил Бирюлев.

Не находя слов, Курнаков заскворчал, как сковородка со шкварками на сильном огне. Тогда председатель комиссии, облаченный лишь в голубые кальсоны, наконец выдвинулся вперед:

– Здорово, Курнаков! Я только что подписал акт и доложил об этом в наркомат.

Курнаков повернулся и побежал на шахтный двор. Копры стояли на месте, как и новые кирпичные здания, одно было даже двухэтажным, по эстакаде двигалась к бункеру вагонетка, мимо замначальника главка пропыхтела необычайно чистенькая «овечка». Умом-то Курнаков понимал, что это все наяву, но поверить не мог. Не мог, и всё. Он почувствовал затылком насмешливые взгляды, и пришлось как ни в чем не бывало повернуться, растянуть рот в улыбке и пойти им навстречу, потому что смеяться над собой он не позволял никому. Был у него такой недостаток.

– Что ж, поздравляю! Не знаю, как вам это удалось, но я не в обиде. Надеюсь, нарком тоже не обидится.

– А про деньги не забыли? – тихо спросил его Слепко. – Люди ждут.

– Будет, все будет, – заверил растроганным голосом замначальника главка, – уж это теперь моя забота. Однако удивили вы меня. Нет, вы молодцы, конечно. Так правдоподобно врали, что меньше чем за три недели ничего сделать нельзя. Молодцы!

Поздно ночью прибыл Лучинский. Лично обошел новостройку, пообщался с народом. И лишь затем присоединился к застолью. Уже под утро, немного объевшийся и довольно пьяный, он собирался на боковую. В дверь комнаты вежливо постучали.

– Войдите, кто там?

Вошел знакомый офицер НКВД, с виду не вполне здоровый.

– Начальник следственной комиссии полковник Чесноков.

– Чему обязан, полковник?

– Я к вам по поводу Бирюлева, товарищ первый замнаркома.

– Да?

– Следствием установлено, что в период первоначального строительства шахты Бирюлев злонамеренно не установил необходимое противопожарное оборудование, что явилось причиной…

– Так ей уже десять лет, шахте этой.

– Да, но…

– Вы установили, что явилось непосредственной причиной пожара?

– Халатность слесаря, отвечавшего за обслуживание подъемных механизмов, а также преступное бездействие бывшего главного инженера, который…

– А Петро тут с какого краю?

– Мы считаем, что если бы оборудование было поставлено вовремя, на шахте не сложилась бы атмосфера разгильдяйского отношения к пожарной безопасности.

– Что-то больно мудрено.

– И в этот раз он опять попытался не установить противопожарную систему. Это, безусловно, не могло быть случайным совпадением.

– Но я так понял, что акт подписан?

– Да, но…

– Куда же вы смотрели?

– Дело в том, что он сразу же установил эту систему, но перед этим явно пытался…

– Нет, полковник, это все сейчас не по моей головушке. Ты уж извиняй. Пришли-ка нам лучше это дело письмом. Рассмотрим самым тщательным образом, обещаю тебе.

– Я, собственно, так и предполагал.

– И знаешь, полковник, когда будешь все это писать, учти, что Бирюлев сделал для нашего государства великое дело, за неделю, можно сказать, шахту восстановил. Мы его теперь к награде представим. А если он там чего недоделал или ошибся когда, то, как говорится, победителей не судят. Понял меня?

– Прекрасно понял, спокойной вам ночи.

– Бывай.

По окончании долгого митинга Слепко решил напоследок еще раз прогуляться по поселку. Он остановился поглядеть, как оборванная бабка доила черную козу. Шалава-коза недобро зыркала на соглядатая желтым глазом.

– Молочком не угостите, бабушка? Здравствуйте.

– Что ж делать, пей. Много вас тут ходит.

– Да я-то уеду сейчас, вот шахту вам помогал восстанавливать.

– Это хорошо, – неопределенно заметила бабка, – а то – боязно.

– Чего ж вам боязно?

– А лихих людей, которые шахту пожгли.

– Это кто ж такие?

– Бес их знает, прости Господи. Только шахту они пожгли специально, чтобы, значит, воровать потом сподручнее было. Люди бают: одна машина груз на стройку везла, а другая-то – мимо, в сторонку. На многие тыщи обворовали.

– Если знали, чего ж не поймали воров этих? – ухмыльнулся Слепко.

– Как не пымать? Пымали. Только они полковника ентого, который их пымал, насмерть застрелили.

– Как так?

– А так: убили они его, сердешного. С утрева, карета за ним приезжала. Уж бабы наши так выли, так выли. Оченно хороший, говорят, человек был. За простой народ заступался. Потому они его и убили, значит. А ты пей молочко-то, пей!

Он схватил сумку с хлебом, мылом и прочим припасом, с вечера брошенную в углу веранды, и пробкой вылетел на улицу, хлопнув дверью так, что со стены посыпались чешуйки краски. «Не хватало еще, в третий раз устраивать… Клоуна из меня делает! Не выйдет, не на того, голубушка, напала! Ни за что не обернусь!» Дверь за его спиной вновь скрипнула, значит, она вышла на крыльцо. Евгений Семенович пинком распахнул калитку и размашисто зашагал вдоль проросшего пыльной бузиной штакетника в направлении шоссейки. Уже наступил сентябрь. Из-за всех перипетий этого проклятого лета они слишком затянули с возвращением в город. Погода, правда, стояла совсем летняя, особенно днем. Наталья его так и не окликнула. «Значит, ревет». Поймать попутку удалось минут через сорок, и то еще повезло, дорога как назло совершенно опустела. Шофер полуторки не сводил глаз с серой гудроновой ленты и сосредоточенно смолил самокрутку. Безуспешно попытавшись завязать беседу, Евгений Семенович развалился, как мог, на неудобном сиденье и, тихонько посвистывая, обозревал среднерусский пейзаж. Перелески пока зеленели, лишь на березках пробивалась уже веселенькая ситцевая желтизна. Над утопавшими в навозной жиже приземистыми колхозными коровниками медленно вращалась бессчетная скворчиная туча. Птички явно намылились в теплые края. Плевать им было на человечьи заморочки. «Съездили бы в июне в Сочи, как собирались. Ничего бы не случилось, а теперь когда еще получится?» Порожний грузовик загрохотал по булыжной мостовой.

– К военкомату, пожалуйста, – очнулся Евгений Семенович. Шофер непроизвольно дернулся, подпрыгнула и его машина.

– Чего, загребли тебя, паря?

– Сам иду.

– Не врешь? Сам-то из каких будешь? Я все не разберу.

– Да вот, начальником института работаю.

– Начальником? – шофер пожевал губами. – Офицером, значится, идешь. На гражданке не накомандовался?