— Отрицать бессмысленно, да Ваше признание и не имеет значения. Я читаю в Вашем сердце, словно в открытой книге… Итак, что Вы решаете?

Белосельский обернулся к девушке, которая с минуту смотрела на Верескова подобно тому, как созерцают змею. Затем она отвернулась.

— Я вижу, колеблетесь, — заметил Белосельский, — хорошо, я не буду сегодня выносить обвинительный приговор, потому что я верю в высшую справедливость. Сегодня, господин Вересков, Вы уже старик, и если я отправлю Вас в тюрьму, то Вы там долго не протянете. Наказанием для Вас станет осознание того, что Вас ждет расплата в другом мире. Но там уж никто к Вам не проявит такую снисходительность… Кстати, деньги Вам все равно придется вернуть… дочери Вашего друга… Вашего партнера по бизнесу, который Вам так доверял.

Вересков молчал.

— Я велю отвезти Вас в аэропорт, и больше никогда не попадайтесь мне на глаза. Даю Вам сорок восемь часов. И пусть Ваша дальнейшая жизнь докажет справедливость вынесенного мною решения.

— А если я не подчинюсь Вам?

— В таком случае Вы пойдете в тюрьму… ее нет на карте… это особое место… но никому еще не удавалось вырваться оттуда.

— Да Вы и есть настоящий преступник!

— Я всегда готов выслушать искренне раскаявшегося преступника. К сожалению, таких весьма немного.

Белосельский дал знак Самине, и Верескова увели.

Правозащитник остался наедине с молодой девушкой с такой удивительной и трагической судьбой.

— Я благодарна Вам. Я так хотела найти этого человека, посмотреть ему в глаза. Ведь он знал моего отца, и так поступил. Я думала, что испытаю нечто особенное, если увижу его. Словно эта встреча для меня откроет секрет самой жизни. Я столько времени думала об этом… Сколько раз я это представляла… Я ждала мщения…

— Самое главное наказание — в нем самом. Он уже не молод. Я не поставлю его перед земным судом. Я распорядился, что почти пятьсот миллионов будут переведены…

— Мне не нужны эти деньги.

— Но это справедливая доля, которая по праву принадлежит Вам. Мне доподлинно известно, что именно эта сумма была украдена и переведена со счетов Вашего отца. Вы уже сами потом решите, как с этим поступить.

— Я должна подумать.

— Я говорю, что очень редко вмешиваюсь в семейные дела, так как в них весьма непросто разобраться. Но в Вашем случае, Диана, я сделаю исключение.

Диана опустила глаза и замолчала. На ее лице отражались противоречивые мысли и чувства.

— В конце концов, месть не делает человека счастливым, — произнес Белосельский, — она оставляет лишь горький привкус. Я это часто повторяю моей жене, Лизе, хотя она очень добрая девушка. Но в юности мир воспринимаешь немного по-детски, люди несут либо добро, либо зло. Но мне кажется, Вы поступили правильно.

Диана не ответила.

— Теперь я жалею уже о своем любопытстве. Неведение было лишь ширмой для меня.

В это время показалась Лиза, которой наскучило одиночество. Она хотела подойти, но ее остановила Самина.

Впрочем, через минуту все было кончено. Диана попрощалась с Белосельским. Лиза, наконец, приблизилась к супругу.

— Твои глаза не умеют лгать. Они говорят больше, чем ты могла бы выразить словами.

— Я не хочу, чтобы ты думал, что я капризна и нетерпелива. Я согласна ждать сколько угодно, но иногда все это так скучно… но я привыкну.

В это время к ним приблизилась разъяренная как пума Елена с каким-то ряженым толстопузым кавалером.

— Вересков — наш лучший инвестор. Ты портишь мне не только вечеринку, но и весь бизнес.

— Кстати, ты мне сегодня предлагала девушек-моделей, почему бы тебе их не предложить ему?

— Ну, знаешь! — глаза Елены метали молнии. — Положит ли кто предел твоим деяниям?

Белосельский не удостоил бывшую жену ответом, взял под руку Лизу и в сопровождении Самины и других телохранителей покинул «вечеринку».

— Вот человек, — прошептала Елена, — который всю жизнь ставил себя выше других.

В одном из подмосковных коттеджей, выстроенных в скандинавском стиле, банкир Олег Молохов праздновал годовщину основания своего бизнеса вместе с другими деловыми партнерами. Это было пышное празднество с фейерверками, громкой музыкой, бешеными танцами. Само собой разумеется, не обошлось и без целой плеяды прекрасных нимф, которые, словно амфибии, ловко вылезали из бассейна и направлялись в «главное джакузи». Впрочем, основное торжество проходило в центральном стеклянном «атриуме», где сам сорокалетний представитель банковской элиты с короткострижеными волосами, близко посаженными глазами и обезьяньей внешностью принимал поздравления от друзей, политиков и мелких коммерсантов — клиентов банка. Молохов восседал на почетном месте, словно вассал, за длинным столом, полным самых изысканных европейских кушаний. По левую руку сидели преданные друзья, по правую — приглашенные почетные персоны, среди которых оказался известный сенатор Д***. Молохов принимал поздравления со снисходительной и почти пренебрежительной улыбкой.

— Господа, — говорил он, смакуя одно из самых дорогих французских вин, — я придумал новый герб для нашего банка. В прошлый раз я объявил конкурс на лучший дизайн, и это принесло свои плоды. Новый герб уже отпечатан на всех наших бланках и визитках. Изображение — на ваших планшетах.

У всех вырвался возглас неподдельного восхищения. И был предложен новый тост за дальнейшее процветание.

— Будущий год преподнесет нам немало приятных моментов, — продолжал Молохов, — капитализацию мы увеличим еще на пятьдесят процентов.

Эти слова вызвали такие бурные аплодисменты, что поневоле заглушили голос хозяина дома. Наконец воцарилась тишина.

— Новую кредитную политику мы продолжим с еще большим усердием, — продолжал Молохов. — Наши «неприкасаемые» дают мне зеленый свет. Все наши проекты будут претворены в жизнь. Рентабельность составит более трех тысяч процентов.

И Молохов попытался изложить «на пальцах» новый подход к выдаче кредита. Его слушали невнимательно, прерываясь на отборные лангусты, лобстеры и трюфеля.

Молохов приготовился к очередному тосту.

Тут банкиру доложили, что приехал известный политик Д*** вместе со своим другом.

Молохов даже присвистнул от восторга.

— Такого гостя, как Д***, на самое почетное место — рядом со мной.

Друзья банкира отвечали угодливым смехом. Приглашенный политик оказался дородным кряжистым господином лет пятидесяти, с большим животом, мягкие округлости которого не мог даже скрыть просторный пиджак. Д*** появился в сопровождении человека, при виде которого Молохов нахмурился до такой степени, что начал искать глазами начальника своей охраны.