Снисходительно и покровительственно глянув на стоящих внизу, Марат Марксэнович вернулся к столу и, устроившись в кресле поудобней, громко крикнул:

– Юль, сделай чайку!

– Щас! – нервно отозвалась из приемной секретарша.

«Фотинью ищете? Ну ищите, ищите свою Фотинью», – насмешливо подумал Челубеев, вспомнив разговор за окном. Не хотелось думать о неприятном, однако думалось. В наше непростое время многие руководящие работники испытывают трудности со служителями культа, но у Челубеева был особый случай. Марат Марксэнович подробно тогда Сак-Саковскому свою жизненную коллизию описал, и тот ни разу не перебил, очень внимательно слушал, и, со всем согласившись, сказал, что напечатать это сейчас не дадут. «Православная мафия в действии?» – обрисовал сложившееся положение Челубеев, и Эдуард его понял: «Точно».

А рассказать было что…

Десять самых счастливых лет своей жизни – с восемьдесят третьего по девяносто третий Челубеев был начальником «Пионерки» – та зона на всю исправительную систему страны гремела. И не какой-нибудь непонятной РФ, а целого огромного СССР – была такая страна, была! Собака. Большая красная собака! У Челубеева раньше в кабинете карта СССР висела, и он любил на нее в минуты отдыха смотреть. Она напоминала несущуюся по земному шару огромную и сильную красную собаку. Москва – глаз, а отмеченные на карте места исполнения наказаний, многочисленные ИУ, ИТУ, ИЗ и ИК – лагеря, словом, зоны виделись почему-то блохами. Все правильно – какая собака без блох? Ох и много же их было! А сейчас? Когда из УИНа прислали новую карту новой страны с коротенькой, короче некуда, аббревиатурой, Челубеев ее на место старой повесил, но на следующий день снял. Не мог видеть. Кошка. И не просто кошка, а дохлая кошка, которую поперек туловища переехали, и теперь лежит она на планете Земля – жалкая, расплющенная, а один глаз вылетел и лежит в стороне – Калининградская область…

Ну и, конечно, гимн… Какой должен быть гимн? Гимн должен быть такой, чтобы, прослушав его, немедленно захотелось что-нибудь для Родины сделать! А от этого? Зевать хочется, а не для Родины упираться. Советский гимн Марата Марксэновича в целом устраивал, хотя там про коммунизм, в который давно никто не верил, очень уж много слов. Сейчас гимн должен быть другой, и Челубеев точно знал – какой.

«Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой». Фашистов, правда, сейчас нет, но есть другие темные силы, которые можно отыскать и конкретно определить… Это до чего ж надо страну довести, чтобы заключенные в своей одежде срок наказания отбывали! У государства, видите ли, денег нет на спецодежду. Нету? Ну тогда и порядка не требуйте! Порядок начинается со страха и заканчивается в единообразии. А сейчас ни того, ни другого нет. Не зона, а бал-маскарад. Одеваются «по гуманитарке», кто во что горазд, не зэки – клоуны! (Челубеев ненавидел слово гуманитарка и связанный с ним гуманизм.)

В «Пионерке» гуманизма не знали, и порядок был, и все было! Во всесоюзном соревновании ИУ, ИТУ, ИЗ и ИК все те годы, за исключением восемьдесят седьмого, когда случился массовый побег, «Пионерка» занимала первые места. Переходящее красное знамя министерства так и стояло в кабинете Челубеева, даже после побега не стали его забирать, чтобы туда-сюда не возить. «Пионерка» располагалась на самом краю К-ской области в бывшем монастыре; стены – полтора метра толщиной – не простучишь, отсюда стопроцентная изоляция заключенных. Те, кто в «Пионерку» попадал, делали все, чтобы никогда туда не возвращаться, – вплоть до самоубийств на этапе. Говорили, что по камерам, которые были раньше кельями, бродят привидения расстрелянных в гражданскую войну монахов. Челубеев лично те слухи проверял, облазил все подвалы, ночевал в одиночках и авторитетно потом заявил: «Вранье!» Никаких привидений не было, а была планомерная и кропотливая работа коллектива.

Коллектив – вот что было! И было руководство коллективом… Не то что «не хочу», но и «не могу» Марат Марксэнович ни разу не слышал в ответ на свое «надо». И если бы ему тогда сказали, что его закадычные друзья Генка Шалаумов и Колька Нехорошев станут тем, кем стали, Челубеев ни за что не поверил бы!

И, конечно, природа тех мест активно помогала… Красота – закачаешься, воздух – не надышишься, тишина – одуреешь. Общие выезды на лоно, спортивные турниры под открытым небом, рыбалка с бредешком, песни у костра под рюмочку-другую – было время золотое! Нет, коммунистов Челубеев и тогда не любил, хотя и являлся членом партии, но иного просто быть не могло, если служишь в системе МВД, да еще на такой должности. «Я член, но не коммунист», как бы шутя, вполголоса, говорил иногда Челубеев в тесной и теплой компании, и Светка отзывалась на эту шутку звонким заливистым смехом, который так всегда любил… Но когда демократы власть в стране захватили, сдавать партбилет или сжигать его прилюдно, как некоторые, Челубеев не стал, а положил документ в служебный сейф на самый низ и взял под козырек, мол, честь имею. Как говорится, что было, то было, из песни слова не выкинешь, а если она тебе не нравится – не пой.

Советскую власть Челубеев скорее не любил, очень уж она была досужая, лезла во все дыры, но, надо признать, был при советской власти порядок, что для человека в погонах очень важно, и были в том порядке свои красота и стройность. Парады на Красной площади, первомайские демонстрации, флаги, транспаранты, пионеры. Пионеров – вот кого не хватало Челубееву в новой жизни, еще больше не хватало «Пионерки»…

«Пионерка» – слово это и сейчас звучало для Челубеева, как самые его заветные слова: мама, Светка, Родина… История «Пионерки» и была для него историей Родины. Дело в том, что когда в двадцать первом году в знаменитом на всю Россию монастыре раскрыли и разгромили подпольный контрреволюционный центр, там была создана первая в К-ской губернии пионерская коммуна, и создала ее девушка, тот заговор лично раскрывшая, – переоделась монашкой и все выведала. Звали девушку Клара, фамилия – Шаумян, говорят, была дочерью двадцати шести бакинских комиссаров, не всех, конечно, одного, да и то приемная, не армянка – русская, это Челубеев специально узнавал – русская; и вот за это ей поставили там памятник, бюст, гипсовый. В конце двадцатых коммуну преобразовали в колонию для малолетних преступников, в тридцатые там сидели политические, после войны – власовцы, потом всякое ворье, и в конце концов бывший монастырь стал зоной для особо опасных преступников, которой и руководил без малого десять лет Марат Марксэнович Челубеев. И все те годы бюст стоял… Говорят, раньше его называли «Наша Клара», потом – «Первая пионерка», а при Челубееве – «Пионерская богиня». Никто не знал – почему богиня, но всем нравилось. Гипс – материал непрочный, приходилось постоянно за ним следить, в общей смете расходов памятник был выделен отдельной строкой. Заключенные любили пионерскую богиню едва ли не больше, чем администрация. Заключенные за ней и ухаживали, сетуя только, что не в полный рост слеплена – не то что ноги, но и грудь почти не видна. Те, кому поручался ремонт скульптуры, как могли, ее украшали – то в коричневый цвет выкрасят богине волосы, то в желтый, глаза то черными сделают, то голубыми, губы были в прошлом году малиновые, а нынче цвета спелой сливы. Подобное творчество Челубеев поощрял и поддерживал, и все ходили потом к ней, смотрели и сравнивали: как было, как стало и как могло бы быть, короче – живое творчество масс. А девятнадцатого мая каждого года, в День пионерии, ровно в десять часов утра над исправительно-трудовым учреждением разносился звук горна и дробь барабанных палочек – специальным разрешением министра ворота открывались, и в зону входила колоннами детвора. И там, перед памятником, ребят принимали в пионеры, повязывали на их цыплячьи шейки алые пионерские галстуки, но первый – всегда на мощную гипсовую шею богини. Разве такое можно забыть? Потом начались непонятные поползновения: статейки в газетах, какие-то общественные комиссии, слушки-разговорчики, а кончилось все самой настоящей демонстрацией у ворот «Пионерки». С плакатами! «Верните России ее православную святыню!» С крестами и хоругвями – Челубеев впервые тогда эти самые хоругви увидел. Но главное – люди. Какие-то плачущие бабы в платках и длинных юбках, злые бородатые мужики в косоворотках – откуда они взялись, из каких пыльных сундуков повылезали? (Мнилось иногда Челубееву, что среди тех теней прошлого видел он будущего о. Мартирия со здоровенной хоругвью в руках.)