Так что, где что, а в «Ветерке» вначале была баня. К слову, это отняло не так уж много сил и средств – оттяпали край котельной, выгородили помещение, оббили вагонкой, поставили два тэна, наложили сверху камней, которые валялись вокруг в большом количестве, оклеили комнату отдыха фотообоями на тему «Баунти – райское наслаждение», сбили массажный стол, добыли аппарат для загара и – вот вам и баня. (Челубеев не то чтобы не любил это доброе русское слово, но чаще употреблял термин «рекреационный центр» – в докладах, отчетах и даже частных беседах, а когда кто не понимал, что это за центр такой, терпеливо растолковывал: «оздоровительно-восстановительный».)

Женщины таких слов не знали и не желали знать, для них это была баня, банька. Причем не модная нынче сауна, а наша русская парная. Несколько лет назад сестры прочитали в журнале «Women’s religion» статью о том, что в Финляндии, где, как известно, сауны на каждом шагу, самый высокий в Европе процент заболевания мужчин раком яичек. И хотя про женские болезни в статье не было ни слова, замужние женщины покончили с сауной раз и навсегда. Баня была одна на всех: три дня в неделю парились женщины, три дня мужчины и один день оставался для уборки. «Баня – это святое», – любили повторять подруги. Каких только масок для лица и обертываний для тела не перепробовали они за эти годы – от банальной простокваши до дефицитной голубой глины, какие только не делались массажи – от тайского до китайского. Знатоком и исполнителем их была Наталья Васильевна, в прошлом капитан институтской волейбольной команды, она имела крепкие сильные руки, и, поднимаясь с массажного стола, Светлана Васильевна с Людмилой Васильевной произносили всегда одну и ту же фразу: «Наташка, в Америке ты была бы миллионершей». Наталья Васильевна никогда не мечтала разбогатеть, но эти слова ей явно нравились. Невозможно подсчитать, сколько веников было исхлопано о различные части тела Светланы Васильевны, Людмилы Васильевны и Натальи Васильевны, сколько березовых рощ прорежено, сколько дубов ободрано, сколько можжевеловых перелесков сведено под корень, но, глядя на них, таких энергичных и таких женственных, можно с уверенностью сказать – оно того стоило! Массажем банный день не кончался – потом было многочасовое сидение под фиточай и долгие разговоры. Говорили обо всем, даже о политике (на последних думских выборах подруги голосовали за блок «Женщины России»), но больше, конечно же, говорили о своих мужьях. И даже не то, что все они носили погоны и служили в одном исправительно-трудовом учреждении, – само наличие их объединяло женщин больше, чем верно подмеченная однажды общая любовь к жизни.

Да и не только о мужьях… Мужья и мужчины – слова одного корня, и разговоры заходили довольно далеко в рискованные дебри прошлого, где случилась, например, одна в высшей степени романтическая встреча Людмилы Васильевны в ее еще студенческие годы с самым настоящим черным-пречерным негром… И это неправда, что там, где знают двое, а тем более трое, знают все – никто на свете, кроме Светланы Васильевны, Натальи Васильевны и, конечно, самой героини рассказа, не знал об этом захватывающем дух любовном приключении, но зато они знали всё, вплоть до мельчайших подробностей, включая запах пота и слова, которые негр при этом говорил, смешно коверкая русский язык. «Хижина дяди Тома» – под таким кодовым названием существовала эта история в тайной жизни подруг, хотя романтическое приключение Людмилы Васильевны имело место не в хижине, а в студенческом общежитии, и негра звали не Том, а, как это ни покажется странным, Мустафа. Более того, результатом того экзотического романа стало рождение очень страшненького и очень болезненного негритеночка, которого пришлось оставить в роддоме и про которого уж точно никто никогда не узнает.

И у Светланы Васильевны не существовало от подруг тайн. Историю, которую она в своем кругу вспоминала, наверное, можно было бы озаглавить: «Приключение в парке на скамейке». Особую остроту и пикантность придавало то, что об этом романтическом приключении Светланы Васильевны знал и даже определенным образом в нем участвовал супруг Светланы Васильевны – Марат Марксэнович Челубеев.

Что же касается Натальи Васильевны, то, хотя она была замужем вторым браком (первый муж Натальи Васильевны был отправлен в отставку по причине алкоголизма и связанного с этим полового бессилия), ей особо нечего было рассказывать, правда, если не считать случившегося недавно самого настоящего романа с одним московским писателем, автором двух книг.

О, это было событие в жизни подруг! Светлана Васильевна и Людмила Васильевна проявили такую активность и так настойчиво подталкивали подругу к тому, что является вершиной романтических отношений, как будто это был не ее, а их роман. При этом вели они себя так, что опять же никто-никто в «Ветерке» об этом не узнал, и в первую очередь муж Натальи Васильевны – Николай Михайлович Нехорошев. А ведь дело зашло далеко – Наталья Васильевна помышляла уже о разводе и пыталась представить свою новую жизнь. Она даже съездила к писателю в Москву. Поездка была оформлена как командировка, подруги собрали денег и отдали свои лучшие вещи, как-то: песцовую шапку Людмилы Васильевны и финские сапоги на манке Светланы Васильевны. Но для романа поездка оказалась роковой. Вернувшись и сойдя с поезда, Наталья Васильевна обняла встречавших ее подруг, заплакала, чего практически с нею не случалось, и произнесла слова, каких до этого от нее никогда не слышали: «Я люблю Нехорошева». Оказалось, московский писатель живет в коммуналке, так как квартиру у него отсудила бывшая жена, жадный – даже в кино не сводил, в постели так себе, но, главное, он оказался пьющим. Да и не писатель он был, а журналист, и две его книги составили очерки о работниках исправительной системы, ранее опубликованные в ведомственных газетах и журналах.

Но, по большому счету, подруги не очень огорчились. Сопереживая Наталье Васильевне, от души желая ей большого женского счастья, Светлана Васильевна и Людмила Васильевна при этом не могли себе представить, что она могла бы так далеко от них жить. Да и что это за три сестры, одна из которых уехала на постоянное жительство в Москву?

– Ты представляешь, что бы мы тут без тебя делали? – не раз спрашивали ее потом Светлана Васильевна и Людмила Васильевна.

– А я там без вас? – всякий раз вопросом на вопрос отвечала Наталья Васильевна.

Единственное, о чем женщины жалели, так это о том, что в случае брака с писателем можно было бы сменить фамилию. И в самом деле: Сак-Саковская – не Нехорошева. (Девичья фамилия у Натальи Васильевны была совсем никудышная – Карачун, фамилия первого мужа вполне приличная – Борисов, но Наталья Васильевна не хотела ее слышать и не по уговорам второго своего супруга, а по собственной воле сделалась Нехорошевой.)

– Зато Нехорошев хороший, – как-то не очень весело заканчивала все эти разговоры Наталья Васильевна, и сестры тут же проявляли известную женскую солидарность:

– Все они хорошие! – восклицала то Светлана Васильевна, то Людмила Васильевна, а нередко одновременно вдвоем, после чего все трое весело смеялись.

Сказать по правде, любовный список наших трех сестер был не так уж велик – он легко мог уместиться на блокнотном листке, возможно, поэтому разговоры о мужчинах, с кого бы они ни начинались – с известных всем покойного уже Алексея Рыбникова, или, дай ему бог здоровья, Александра Малинина, или неизвестного широким массам негра Мустафы, заканчивались всегда на законных мужьях. Без преувеличения: женщины знали о мужьях подруг почти столько же, сколько о своих; с небольшим допуском можно утверждать, что у каждой из них было по три мужа, и отношения со всеми развивались всё по той же вышеупомянутой Марксовой спирали, от которой бывшему советскому человеку, кажется, уже никуда не деться. В данный момент истории сестры пребывали на том ее витке, когда они называли собственных супругов исключительно по фамилиям. Выглядело это примерно так: «Вчера мой Челубеев что учудил…» – начинала рассказывать Светлана Васильевна, а Людмила Васильевна подхватывала: «И мой Шалаумов туда же…» – и, выслушав подруг, Наталья Васильевна обобщала тему, начиная свой рассказ словами: «А думаете, мой Нехорошев лучше?» В той же форме декларировались права каждой из женщин на всех троих мужчин. «А наши-то, наши…» – могла сказать каждая из них, увидев в окно идущих вместе Челубеева, Шалаумова и Нехорошева, причем интонация была неизменно ироничная.