– Женя! Ну ты как? Сильно отекло? Дай посмотрю!

– Да нормально. Александр Сергеич, присаживайтесь! Только подрясник снимите! – улыбнулся Курт.

Саня оглядел себя: ветровка была надета поверх халата, который ему выдали в больнице. Он снял её и положил на колени. Снял потом и халат, сунул в рукав ветровки. Опомнился, вытащил и остался с белым комком на коленях. Так, в прострации, пробыл секунд пятнадцать – двадцать и вдруг огляделся тревожно:

– Ребят, а где Нора с Тимкой?

– Не волнуйся, у Болека! – успокоила его Ася и, продев руку брату под локоть, прижалась к плечу. – Саня, ты прости меня, ладно? – тихо-тихо сказала она и, спохватившись, торопливо спросила: – Как там Илья Георгиевич? Мы волнуемся!

Это «мы» как-то странно задело Саню. Как будто вместо его сестры на свет появилось новое существо, неспособное самостоятельно, под свою ответственность, принять беду и переложившее груз на какое-то беспечное и счастливое «мы».

– Инфаркт, – отозвался он. – Но ничего, Бог даст, поднимется. А я за Пашкой. В полпятого поезд на Петрозаводск… – И, отгоняя утомление, крепко потёр лицо ладонями. – Ну всё, пора! Мне ещё Илье Георгиевичу вещи кое-какие надо собрать и в больницу закинуть. Оставлю там на охране. – Вздохнул и, сунув под мышку комок халата, зашагал к подъезду.

– Давай мы с Женькой отвезём! Ты собери, что нужно, и брось у нас там в прихожей сумку, ладно? – крикнула Ася, но не побежала за братом, а осталась на лавочке с Куртом. И это обстоятельство тоже звякнуло грустным колокольчиком в Санином уме.

Дома Саню встретила Чернушка. Крепко облаяла, а затем, признав, по-пластунски подползла извиняться. Саня сел на корточки и обеими руками погладил собачью голову. Тем временем, завязывая на ходу пояс халата, из спальни вышла Софья.

– Ох, господи! – воскликнула она. Что-то в облике брата поразило её. – Ну пойдём! Пойдём, поешь хоть. И спать!

Софья зашла на кухню и, распахнув холодильник, побродила по полкам озабоченным взглядом.

– Слушай, а ведь мы и не готовили сегодня – день был дикий. Только вчерашняя гречка. Яичницу тебе сделаю, ладно? Вкуснющую! Хлеб поджарю, и с помидорчиком.

– Сонь, я совсем не хочу, правда. Только чаю, – проговорил Саня и, сев к столу, увидел прямо перед собой широкоформатную книгу со вкладками – их старый семейный атлас, развёрнутый на бледно-голубой, с зелёными и бежевыми островами странице. Вгляделся и различил Угличское водохранилище.

– Болек вечером заходил. Планируем маршрут. Ты с нами – это уже решено! – сказала Софья, подсаживаясь к брату. – Наймём катерок, нас четверо и Серафима… Саня, ты прости! Понимаю, что не вовремя. Но когда ещё? Я очень хочу в этот отпуск! Просто всем существом. Может, я уже осенью буду в местах не столь отдалённых. Куда мне ещё откладывать? – Софья вздохнула и поглядела на брата. – Нет, всё-таки тебе надо поесть! – решила она и принялась хлопотать у плиты, а Саня, упёршись локтями в стол, потёр лоб и глаза. По черноте замигали пучки света. Вот притих на больничной койке старый человек, около ходит смерть, а те, на кого он надеялся, планируют увеселительную поездку. Вот подросток в попытке сбежать от сильной душевной боли один качается в поезде, а его друзья воркуют под фонарём о любви.

Но почему-то без досады, наоборот, с нежностью Саня смотрел на просторную зелёно-голубую карту, на обнадёженную скорой поездкой Софью и – мысленным взглядом – на Асю с Куртом под фонарём. Что-то ожило и расцветало после отбушевавшей бури. Утро, сад с мокрыми флоксами…

Софья унесла атлас и принялась накрывать на стол.

– Соня, а где у нас Ильи Георгиевича ключи? – спросил Саня. – Надо ему вещи собрать в больницу. А ребята утром отвезут. Инфаркт, но вроде бы ничего… – зачем-то прибавил он.

– Как инфаркт! Что ты! – ахнула Софья и, поставив тарелку, стёрла мгновенно набежавшие слёзы. – Господи! Ну что же за напасть!

Саня кивнул и помолчал, прислушиваясь к чему-то. Как будто надеялся расслышать, как там, на расстоянии нескольких километров, постукивает сердце, о котором он волновался.

– А можно мне лучше не чай, а кофе покрепче? – сказал он, подняв взгляд на сестру. – А то мне сейчас на вокзал. За Пашкой надо ехать, он к отцу рванул. Вот так вот, всё одно к одному…

– За Пашкой? – проговорила Софья и, оставив хлопоты, подсела к столу. – Это куда же, в Петрозаводск? Сейчас?

– Ну да. Не можем дозвониться никак. Да и что по телефону… Я боюсь, он вообще сорвётся, а Илья Георгиевич…

– Нет-нет, подожди! – схватив брата за руку, перебила Софья. – Подожди! Саня! Ты хоть понимаешь, что ты в угаре?

– Да нет, почему в угаре! Просто, может, устал, это да. Видишь, так всё совпало. Надо ехать. Кофе вот дай мне…

– Саня, послушай меня! – Софья пересела ближе и, легонько встряхнув брата за плечо, заставила смотреть в глаза. – Ты не только сейчас, ты и вообще в угаре! Понимаешь? Ты живёшь как во сне! Как на войне какой-нибудь! А мы с Асей две кукушки, смотрим и молчим. Я твоя сестра. Остановись на секунду, послушай меня!

– Я слушаю, – кивнул Саня. Он видел, что Софья любит его и говорит по велению любви. Эта изливаемая на него любящая забота вдруг показалась ему такой редкостью и такой хорошей, целебной, как долгий сон после болезни.

– Вот эта твоя беготня на износ – пустое! Ты замазываешь симптомы, – продолжала наставлять его Софья. – Тебя никогда не хватит на всё! Даже если ты перестанешь спать. А ведь у тебя есть твоя жизнь. Тебе Бог её дал. Где она? Куда ты загнал её? – вопрошала она с горячностью. – Ты не на войне и не в Африке с миссией! Ты в нормальной мирной жизни – но не живёшь! Ты цельность свою, душу свою разменял на суету! Носишься, как сумасшедший, от одной царапины к другой.

– Соня, я просто лбом упёрся во что-то необозримое, – попробовал он объяснить. – И чтобы это необозримое пробить, нужно сделать что-то совсем иное. То, что ещё никогда не делал.

– Влюбись! – подсказала Софья. – Вот от всей души тебе желаю! Только не в дуру.

Саня отмахнулся.

– Ей-богу, ты хуже Пашки! – сказала Софья. – Тот упёрся, но он хоть маленький. А тебе сколько лет? Саня, ты земной человек и не можешь отменить смерть! И не можешь утешить всех, кто нуждается. Между прочим, в этом гордыня – брать больше, чем по силам.

– Я не беру, я просто не успеваю даже самого основного, – качнул головой Саня.

– А и не надо успевать! – подхватила Софья. – Просто остановись! Рассуди, как взрослый человек, а не как юнец из фэнтези! Нет никаких противотуманок. Надо просто принять жизнь! Прими её как есть и начинай в ней жить!

С благодарностью Саня смотрел в разгорячённое лицо сестры. Он знал, что она говорит не то, но не пытался протестовать.

– Соня, всё так. Но всё-таки нельзя принимать, – возразил он мягко, не желая её обидеть. – Если бы все люди приняли жизнь как есть – не было бы прививок и большинства лекарств, да и вообще медицины в современном смысле. Не было бы доноров и Пашкиного приюта тоже. Не было бы даже надежды. Надежда всегда подразумевает, что кто-то на свете не принял твоё страдание и пытается что-нибудь сделать… Ты не суди по мне, у меня просто нет мозгов. Единственное, на что хватает, – да, бегать и замазывать симптомы… – Он наморщил лоб и потёр. – Надо ехать, Соня.