Бестревожно поглядывая на обитателей волжского эдема, Болек пошел в направлении бабушкиного дома. Дорогой порадовался прыти двух немолодых дачниц, в переулке играющих в бадминтон, и удаче кошки, лакавшей выставленную у калитки сметану.

Через пару минут он вошёл во дворик вросшего в траву двухэтажного особнячка. Софья и Серафима сидели на лавочке, обиженные, но верные. Багаж стоял тут же. В дом пока что не заходили, решив дождаться возвращения беглеца.

Пока Софья выкапывала из сумки ключи, Болек успел оглядеться: сохранилось ли что-нибудь? Тень липы, пересёкшая двор, – да! Окно с тюлевыми занавесками – да! Песочница и синяя лавочка – тоже да! Только теперь лавочка стала почему-то зелёной.

– Они сюда и не заходят! Сидят у родителей, – сказала Софья, кивнув на половик, густо засыпанный сором отцветшей липы.

Подниматься в квартирку не стали. Взяли в чуланчике за дверью лопату и пошли откапывать банку.

Ступеньку решено было не снимать. Проще подрыть сбоку. Копнув несколько раз, Болек наткнулся на кладку из крошащегося кирпича. В шесть рук принялись разбирать и под визг Серафимы вытащили на свет совершенно ржавую, в порошке разъеденного железа банку из-под кофейного напитка «Летний». Ну вот и всё. Клад найден – и так легко, что берёт досада. Не могли запрятать получше?

Болек взял в ладони хрупкую жестянку и, выбрав из связки ключей самый тоненький, аккуратно подковырнул присохшую крышку. Обдул ржавчину и, проигнорировав требования Серафимы, отдал сокровище Софье:

– Ну, Сонь, давай! Ты первая.

Софья поспешно сняла с руки кольца и бросила в карман сумки, потёрла готовые к проведению операции руки, вздохнула и, затаив дыхание, приподняла крышку. Память вбросила в сознание запах бабушкиного кофейно-ячменного порошка.

– Ох! Есть! – прошептала Софья и, вытащив нечто, завёрнутое в фольгу, сунула Болеку банку. – Серафим, смотри, тут мамин кулон! – воскликнула она, отдирая прилипшие к украшению серебринки. – Вот он! – И, положив на ладонь, вгляделась.

Это и правда был небольшой кулончик, мутный кусок янтаря в почерневшей оправе из некоего дешёвого сплава, на такой же чёрной цепочке.

Софья сжала в кулаке свою драгоценность и с вопросом поглядела на Болека.

– А ты думала, будет фейерверк? – невозмутимо сказал он. – Надо дать талисману возможность разогреться, чтобы он вошёл в силу.

– Дай мне! Мама! Мне, мне можно? – кричала Серафима.

Софья отдала дочери кулончик и зачарованно поглядела, как Болек, подцепив спёкшуюся фольгу, распаковывает свой «сильмарилл».

– Ну вот! – улыбнулся он и поцеловал мутно-белый сахарный камень. Клочочки прилипшей фольги блестели на нём, как след железной руды.

– Это просто кусок слюды, – сказала Софья.

– Очень верный кусок слюды. Он меня дождался, – заметил Болек. – Верность, Соня, дорогого стоит! – И убрал драгоценность во внутренний карман летнего пиджака, так что ткань снаружи стала немного топорщиться. – Слушай, а Саня разве ничего не прятал? – спросил он с сомнением.

– Должна быть бумажка. Он не хотел, а потом письмо написал. Вроде бы…

Софья взяла банку и ногтем сковырнула со дна проржавленную бумажонку.

Болек, сожалея, качнул головой.

– Ну… Тут, видимо, что-то просочилось через швы…

– Это потому, что Саня не умеет копить земных сокровищ. У него все сокровища на небесах, – сказала Софья и, закусив губу, постаралась расправить ветошь.

– «Счастья для всех»… – прочитала она, вглядываясь в размыв. – А дальше тут не разобрать.

– И пусть никто не уйдёт обиженный, – подсказал Болек и устало присел на лавку. – Это Стругацкие, мы как раз тогда зачитывались… Нет, всё-таки люди не меняются! Знаешь, Соня, я что-то не готов сейчас заходить в дом. На сегодня мне, пожалуй, хватит сильмарилла. Далеко до вашего участка?

Софья покачала головой:

– Пять минут на машине.

Оба вздохнули и поглядели на Серафиму. Девочка, нацепив свисающий до пупа кулон, сосредоточенно выкапывала из песочницы выцветшие почти до белизны формочки.

На площади взяли единственное дремлющее под липой такси и, сперва по городку, затем по асфальтовой дороге и, наконец, по тенистой и пыльной грунтовке, между деревянными заборами, сохранившимися, кажется, только в глуши, добрались до места.

В глубине заросшего травой переулка, на уровне третьего или четвёртого участка, глаза выхватили пятно солнечной зелени. Так светла бывает поляна в лесу, проглядывающая сквозь деревья. Ну вот – шиповник в цвету и дачный дом с открытой верандой. Приехали!

Худая бронзовошкурая собака, первой увидев чужих, нырнула под дом и затаилась. За ней рванул Пашка и, заглянув под крыльцо, велел вылезать.

«И здесь всё то же. Ничего не меняется!» – подумал Болек и понял, что, в общем, рад – Пашке, собаке и особенно Илье Георгиевичу, сидевшему в раскладном кресле возле подозрительно творческого развала на садовом столе.

На старике была новенькая рубашка оттенка «яблоневый цвет» – подарок Софьи. Модная розоватая ткань оживляла бледное лицо, но в целом, на взгляд Болека, он выглядел неважно. После инфаркта чубчик на лысоватой голове как будто совсем истончился и превратился в пух. Пух этот ласково пошевеливал… даже не ветер – закатный луч!

С прищуром, словно не узнавая, старший Трифонов взглянул на вошедших и в следующий миг был атакован Серафимой.

– Ох! Приехали! Ну, молодцы, молодцы! Ася! Приехали! – крикнул он, обернувшись на дом, но возглас получился дребезжащим, тусклым. – Тихо, деточка! Тихо, ты же свалишь нас… – попытался он отстранить Серафиму, вздумавшую залезть на перила его раскладного кресла. На счастье, подоспел Пашка и увел девочку в дом, где скучал в клетке заранее перевезённый на дачу хомяк Птенец.

– Илья Георгиевич! – проговорил Болек так, словно не видел старика сто лет и не чаял увидеть. – Илья Георгиевич… – И, подойдя, приобнял его.

Из дома вышла Ася в смешном клеёнчатом фартуке, сплошь окровавленном вишнёвым соком, как и руки почти до локтя – вынимала из ягод косточки. Как-то грустно улыбнулась приехавшим. Целоваться не подошла.

– А родители в городе за продуктами, скоро будут! – сказала она. – Сейчас, я только руки помою!

И уже не вернулась.

Болек придвинул пластмассовое кресло к столу и, расположившись, заглянул в бумаги Ильи Георгиевича.

– Мы тут, Болюшка, видишь, занялись с Пашей моим трудом! Он перепечатывает в компьютер и по ходу читает вслух, чтобы я мог поправить. Очень так удобно! Знаешь, и местами мне даже нравится. Есть мысли! – оживляясь, похвалился старик.

Болек с серьёзным видом взялся просматривать стопку бумаг.

– А знаешь ли, что мне сказал Саня? – тем временем продолжал Илья Георгиевич. – Что надо работать с размахом, не озираясь на возраст, потому что мы не знаем, что нас ждёт впереди. Может быть, очень даже интересное продолжение наших земных проектов!