Но задержка Самойловичем польских послов не могла остановить короля в предположенном им походе на Правобережную Украину для борьбы с мусульманами. Король вышел с начала года, в глубокую и холодную зиму, в Правобережную Украину для борьбы с гетманом Дорошенко и его союзниками-татарами, над которыми предводителями были нурредин и Хаджи-Гирей. При короле были: князь Дмитрий Вишневецкий, воевода Станислав Яблоновский, полковник Александр Поляновский, гетман Николай Сенявский, полковник Михайло Ржевуский и гетман литовский князь Михаил Радзивилл. Первые три весьма удачно действовали против татар и казаков под Жорнищами и Немировом; последние три – под городом Чигирином и местечком Паволочью. У Паволочи нурредин-султан был убит, а его четырехтысячное войско бежало; самое местечко Паволочь было осаждено князем Радзивиллом с трехтысячным отрядом войска и после жестокого приступа отдалось на милость короля. После взятия Паволочи вождь запорожских казаков Иван Серко, прославившийся в борьбе с татарами, волею польского короля объявлен был главнокомандующим («dictator») запорожским войском, причем ему посланы были войсковые знаки. Так передает об этом событии летописец Ян Юзефович[758]. По другим указаниям, при взятии Паволочи было 800 человек каких-то казаков; из них польский король образовал потом особый корпус, раздал им жалованье и платье и назначил за «гетмана» Ивана Серко. Но и тут все-таки ясных указаний не имеется на то, чтобы Серко был при осаде Паволочи[759]. Историк польского народа Шмидт говорит, что польский король Ян Собеский, желая поколебать значение Дорошенко, объявил «атаманом» вместо него Ивана Серко, и Серко в конце апреля напал под Злочовом на отряд союзных Дорошенко татар и разбил их[760].

В начале марта через гетмана Самойловича препровождено было, на имя кошевого Серко, запорожскому войску царское жалованье – 500 червонцев, 150 половинок анбургского и польского сукна, 50 пудов свинца и 50 пудов пороха; а в начале апреля того же года гетман писал жалобу на кошевого Серко воеводе князю Григорию Григорьевичу Ромодановскому, в которой называл Серко тайным недоброжелателем русского царя и явным сторонником польского короля: «Извещаю тебя, благодетеля моего, что давний враг, Серко, на Сырной неделе присылал к нам писаря своего с некоторыми товарищами войска, под предлогом требования запасов, а в действительности для разведки о поведении наших полков и о месте нахождения польских войск. А про то, что всегда говорил Серко, мне сам писарь, по совести, сказал и своею рукой на бумаге написал, а именно: Серко служить Москве не помышляет и что-де присягал он в Москве поневоле, а как родился за ляхами, так и умереть хочет за ними. А что освободили его из Сибири, то он о том никого не просил, да, кроме того, у него с несколькими людьми была и такая мысль, чтобы самим оттуда уйти. А что он, помимо гетманского ведома, выпросил себе местечко Келеберду, то он недаром того добивался: если б только он мог туда войти, то у него было бы прямое убежище. Было и есть у Серко намерение заодно действовать с ляхами, но только войско с ним в том не соглашается, а что до пущенной им молвы о приходе в нашу Украину ляхов, то это он делал для того, чтобы склонить на свою сторону Полтавский полк. Напоследок он войску так сказал: «Хотя-де в десяти конях поеду, а буду там». И я, гетман, зная непостоянство Серко, посылал нарочных посланцев к запорожским казакам, советуя им держаться нашего государя и быть со мной в добром совете. А он, собака, отписал мне лист, как к безумному, – тот лист посылаю твоей милости и прошу о возврате его мне обратно; а что до его угроз, то об них совестно и писать твоей милости: грозит поднять орду, произвесть бунты и замешание. И несмотря на все это, вновь посылает к царскому величеству, чтобы ему дали войска, в особенности позволили бы набрать калмыков и призвать их в Запорожье. Увидишь, твоя милость, что он, взяв калмыков, минует Крым. Да и самозванца он держал потому, что, надеясь на калмыков, с которыми большое знакомство ведет, думал идти к Астрахани и к Сибири. Моя мысль такова, чтобы калмыков тех вручить или кому-нибудь на Дону, или твоей милости, или харьковскому полковнику, – оттуда с ними надежнее будет промышлять Крым, нежели из Запорожья… О всем том писарь Серко, рассказав мне, просил меня, чтобы я не ославил его в этом деле, за что обещался мне и впредь тайно извещать обо всем»[761].

Совсем иное говорили посланцы Серко, полковник Грицько Минченко и 41 человек товарищей, прибывших в Москву 2 мая. Послы передавали, что когда, по выезде из Сечи, они прибыли в Батурин, то гетман, осердясь на Серко за то, что кошевой прежде отправления своих посланцев писал ему, гетману, о присылке в Сечь жалованных на Келеберду и Переволочный перевоз царских грамот и об отдаче запорожцам армат, взятых Ханенко, задержал посланцев у себя полторы недели, не дав им листа к царю и не послав Серко жалованных грамот. Относительно сношений Польши с Запорожьем кошевые посланцы передали то, что польский король четыре раза присылал зимой на Кош к Серко с приглашением идти к нему в обоз, но Серко всякий раз отказывал королю тем, что без указа царского величества идти к нему не смеет. Этот ответ Серко давал через королевских посланцев, но своих он никогда к королю не посылал; не посылал он к королю и тех двух чечельничан, которых задержал было в Батурине и которые добровольно пришли с королевскими послами; не получал Серко и жалованья от короля Яна Собеского, только от умершего короля Михайла Вишневецкого казаки получили 1000 ефимков, а больше того не бывало. Не сносился Серко и с Дорошенко, да и Дорошенко к Серко никого не присылал. Серко только и сделал то, что после Рождества Христова, в мясоед, посылал 300 человек пехоты с несколькими конниками, под начальством полковников Миско да Волошенко, под турецкий город Очаков, что над лиманом; те полковники, взяв стада под Очаковом, вернулись на Кош перед Сырной неделей. Да в Филиппов пост приходило к Серко калмыков 100 человек, посланных от тех, которые стояли на Молочных Водах, в 100 верстах от Сечи, но Серко с ними никуда не ходил, во-первых, потому, что лошадей не было, а во-вторых, потому, что послать было некого: войско разделилось пополам и стояло врозь. Серко дал калмыкам хлеба и соли и отпустил их с Коша. Ко всему этому посланцы прибавили еще то, что когда прошлой весной возвращался с Украины калга-султан в Крым, то в 60 верстах ниже Сечи, на Тавани[762], запорожцы разбили его, и большой ясырь и намет у него отбили, и тот намет гетману в подарок отослали. Запорожцы и теперь бы большую помеху туркам чинили, своим войском на море беспрестанно ходили б, но у них больших челнов на то нет; есть суда малые, в которых, для собственной нужды, может сесть самое большее 10 человек, но на тех судах в море ходить нельзя, держатся же они только для рыбной ловли и для всякого хоромного и дровяного припасов[763].