Однажды, развив всю эту систему своей жене в моем присутствии, он вдруг остановился, когда прохаживался, по обыкновению, по комнате. «Нельзя сказать, чтобы я не сознавал, – произнес он, – что вся эта знать, особенно все эти герцоги, которых я создал и которым даю такое громадное вознаграждение, сделаются несколько независимыми по отношению ко мне. Увенчанные наградами и разбогатевшие, они постараются ускользнуть от меня и, вероятно, усвоят себе то, что называется «духом, свойственным их положению». – И, думая об этом, он продолжал расхаживать по комнате, храня молчание в течение нескольких минут. Потом вдруг, быстро повернувшись к нам, сказал с такой улыбкой, значение которой я не сумею передать: – «О, они не будут в состоянии бежать так скоро, чтобы я не мог их нагнать».

Хотя военные заслуги, в сущности, украшали и внушали уважение к дворянским грамотам, которые давал император и к которым он прикладывал печать на поле битвы, при всем том насмешливость парижан прежде всего проявилась по отношению к новому герцогу. В нем было что-то вульгарное и солдатское, что и давало некоторый повод к насмешкам. Жена его, старая и в высшей степени буржуазная дама, была предметом бесчисленных насмешек[149]. Она очень забавно говорила о том, что отдает предпочтение материальной стороне милостей императора, и когда она признавалась в этом в салоне в Сен-Клу, то, услышав ее наивные речи, некоторые из нас начали смеяться; тогда госпожа Лефевр, вся красная от гнева, без всякого стеснения, сказала императрице: «Ваше величество, пожалуйста, прикажите всем вашим тараторкам, чтобы они замолчали». Понятно, что от подобной выходки нам стало еще смешнее.

Императору очень хотелось прекратить распространение подобных шуток, но это было не в его власти, а так как все знали, что это очень задевает его, то пользовались столь легким и удобным случаем, чтобы отомстить ему за притеснения. В городе распространялись остроты и каламбуры; их сообщали в армию; раздраженный император делал строгие выговоры министру полиции за плохое наблюдение; этот последний отвечал в духе какого-то снисходительного либерализма, что нужно оставить праздным людям эту забаву. Однако если министр полиции узнавал, что в каком-нибудь из парижских салонов велись насмешливые или проникнутые недоброжелательством разговоры, он немедленно вызывал к себе хозяина или хозяйку салона и предупреждал их, советуя внимательнее наблюдать за собравшимся у них обществом, и они уходили от него в смутной тревоге, думая, не будет ли опасным поддерживать прежние связи.

Позднее император нашел способ примирить старое дворянство с наградами, даваемыми новому: он призвал старых дворян разделить эти награды. И так как раздача старому дворянству новых привилегий, как бы ни были они незначительны, значила, что за ним признавали и старые, дворянство не отказывалось от этой уступки.

Между тем наша армия сделалась снова очень сильной. В ее состав входили все наши союзники. Испанцы прошли через Францию для того, чтобы идти сражаться с русскими на берегу Вислы. Ни один из государей не осмелился отказаться от повиновения приказам императора. Бюллетень от 12 июня объявлял о возобновлении военных действий. Впрочем, в нем сообщалось и о попытках заключить мир. Этому содействовал Талейран, а может быть, не прочь был заключить мир и сам император. Но английское правительство отказывалось; молодой царь льстил себя надеждой, что заставит забыть об Аустерлице; Пруссия, которая тяготилась подчинением Франции, требовала возвращения своего прежнего государя; Бонапарт как победитель диктовал слишком суровые условия, – и война возобновилась. Произошло несколько небольших стычек, которые были удачны для нас; мы снова проявили обычную энергию. Обе армии сошлись под Фридландом, и мы снова одержали большую победу. Несмотря на успех, император понимал, что теперь, когда ему придется иметь дело с русскими, надо ожидать жестокой борьбы и судьба континента будет решена только им и Александром.

В день Фридландской битвы значительное число наших генералов были ранены. Поведение моего зятя Нансути было достойно похвалы: чтобы содействовать передвижению армии, он выдерживал со своим дивизионом тяжелой кавалерии неприятельский огонь, вдохновляя собственным примером своих солдат, которым приходилось оставаться в очень тяжелом бездействии, почти таком же кровопролитном, как и само сражение. Принц Боргезе был послан с поля битвы в Сен-Клу, чтобы объявить императрице об успехе сражения. Он дал вместе с тем надежду на то, что за этим успехом вскоре последует мир, и слух об этом немало содействовал радости по поводу победы.

За победой при Фридланде последовал скорый марш нашей армии. Император подошел к городку Тильзит на берегу Немана. Река разделяла армии. Перемирие было предложено одним из русских генералов и принято нами. Начались переговоры.

Я в это время отправилась на воды в Ахен, где вела спокойную жизнь и ожидала, как и вся Европа, конца этой ужасной войны. Префектом там был Александр Ламет, который обратил на себя внимание в начале революции, потом эмигрировал, просидел долгое время в австрийской тюрьме, одновременно с Лафайетом, и наконец вернулся во Францию. Его услугами воспользовался император, и Ламет был назначен префектом в нескольких департаментах, которыми прекрасно управлял[150].