Японии ноту протеста. Но, что более важно, не было ответных советских силовых мер. Фактически, переговоры Литвинова и Сигэмицу не прервались и после этого. Через два дня после боя, 2 июля, Литвинов согласился на отвод советских войск со спорного острова при условии, что японские войска в непосредственной близости от островов тоже будут отведены. 4 июля советские солдаты эвакуировались с острова Канчацу. Казалось, что Москва хочет избежать дальнейших проблем и эскалации конфликта, даже после того, как 6 июля на острове высадились маньчжурские солдаты. Вопрос был решен: Канчацу де-факто принадлежал Маньчжоу-Го.

Этот инцидент вызывает два вопроса. Почему советская сторона действовала столь дерзко, заблокировав северный фарватер и оккупировав спорный остров? И почему Москва столь жалким образом отступила, когда японцы применили силу? Сами эти острова ценности не представляли. На самом большом из них, Канчацу, был только один постоянный житель - маньчжурский смотритель маяка. Но принципы определения государственной принадлежности островов - те принципы, на которые ссылался Литвинов 29 июня - были важны для СССР. Потому что если Москва согласилась, что из-за природного изменения главного фарватера изменилась и государственная граница, значит, такие принципы могли быть применены и в ином подобном случае. И в нескольких сотнях миль ниже по течению Амура это могло иметь более серьезные последствия.

Остров Хэйсяцу (по-русски называемый Большой Уссурийский), наиболее стратегически важный из амурских островов, расположен в месте слияния Амура и Уссури и прикрывает Хабаровск со стороны Маньчжурии. Там тоже изменился главный фарватер, и стал проходить не к югу, а к северу от острова. Хабаровск был вторым по величине городом на советском Дальнем Востоке, и являлся административным центром Особой Дальневосточной Армии. Если главный фарватер к северу и востоку от острова Хэйсяцу был бы признан государственной границей, японские корабли могли бы проходить по нему в непосредственной близости от города, а японская артиллерия, расположенная на острове могла бы стрелять по городу почти в упор. Для советской стороны это была бы стратегически неприемлемая ситуация; поэтому Литвинов упоминал о важности принципов. Японцы, со своей стороны, могли с некоторыми основаниями заявлять, что в связи с изменением главного фарватера, советская принадлежность острова Хэйсяцу нарушает дух и букву Айгунского и Пекинского договоров.

Но это не объясняет слабую советскую реакцию на обстрел и потопление бронекатера 30 июня и японскую оккупацию острова Канчацу 6 июля. На советскую реакцию - точнее, ее отсутствие - вероятно, повлияли два фактора. Первый - ощущение советской стороной своей военной уязвимости в связи с чистками среди высшего командного состава Красной Армии. Тем не менее, для Кремля было бы необычно оставить такой вопиющий и получивший широкую огласку политический вызов без ответа. Но ответ не обязательно должен быть немедленным. Прошло почти три недели между проходом маньчжурской речной флотилии по северному фарватеру и высадкой советских солдат на Канчацу. Но буквально на следующий день после того, как Канчацу оккупировали японцы, в сотнях миль от острова, на окраине Пекина, произошли очень важные события. 7 июля 1937 года произошел инцидент на мосту Марко Поло, переросший в полномасштабную японо-китайскую войну. Но еще 8 июля кто мог быть уверен, в каком направлении будут развиваться события? Москва со своей отличной службой разведки знала, что влиятельные силы в Нанкине и Токио пытаются избежать крупномасштабного японо-китайского конфликта. И вполне ясно, что такой конфликт в тот момент был бы настоящим подарком судьбы для Советского Союза. Как позже сказал заместитель наркома иностранных дел Владимир Потемкин в разговоре с французским послом Александром Кулондром: "ослабление Японии вследствие ее вовлеченности в войну с Китаем имело бы результатом уменьшение японского давления на нашу границу с Маньчжурией". Таким образом, после 7 июля важность инцидента на Амуре для Москвы очевидно затмили события в северном Китае. В июле 1937 Сталин явно решил не предпринимать действий, которые могли отвлечь японцев от их авантюры в Китае и напомнить им о советской угрозе и опасности войны на два фронта. И тема инцидента на Амуре была оставлена, хотя в Москве о нем не забыли.

Не забыли о нем и в штабе Квантунской Армии. Агрессивные штабные офицеры клялись, что больше никогда не позволят сковывать себя вмешательством центральных властей в пограничных спорах с Советским Союзом, или допустить такое унижение, как приказы из Токио подчиненным им частям через их голову. Когда в 1938 и 1939 гг. произошли более серьезные пограничные конфликты, майор Цудзи, единственный из штабных офицеров, участвовавший во всех этих инцидентах, и исключительно харизматичный лидер, сумеет внушить этот крайне воинственный и непокорный дух своим коллегам.

Многие иностранные наблюдатели, например, посол США в Китае, сделали вывод из этого инцидента, что "Советская власть потеряла уверенность в своих вооруженных силах" и способность СССР проводить крупномасштабные военные операции на Дальнем Востоке "фактически парализована". Квантунская Армия своими последующими действиями продемонстрировала, что сделала подобный же вывод. Это была серьезная ошибка. Япония немедленно бросила значительные силы на войну с Китаем, и это фундаментально изменило баланс сил на Дальнем Востоке. Удивительно, что японские военные, особенно офицеры Квантунской Армии, не поняли, что, ведя крупномасштабную войну против Китая, они больше не могут позволить себе проявлять прежнюю дерзость в отношении СССР. Последовавшие советско-японские конфликты 1938 и 1939 гг. в немалой степени являются результатом упорного нежелания японцев осознать новую реальность.

Американский дипломат Хендерсон из Москвы сообщил в Вашингтон об этиъх событиях: "Из сообщений советских официальных лиц... очевидно, в Кремле довольны, что внимание японцев отвлечено от советско-маньчжурской и монголо-маньчжурской границы, и что японская армия все более вовлекается в войну в центральном Китае и истощает свои силы".

 

Война в Китае

 

Агрессия Японии против Китая, вследствие которой значительно уменьшилась японская угроза советскому Дальнему Востоку, повлекла за собой предсказуемые изменения в советской политике относительно Японии. С точки зрения Москвы, необходимости в умиротворении Японии больше не было. В декабре 1936 советская сторона уступила японскому давлению и продлила соглашение о зонах рыболовства, несмотря на присоединение Японии к Антикоминтерновскому Пакту, а в июле 1937 бесславно отступила после инцидента на Амуре. Но после начала японо-китайской войны Москва приняла более твердую политику по отношению к Токио, и одним из очевидных проявлений этого была советская помощь Китаю.

В октябре 1937 Уильям Буллитт, американский посол во Франции, сообщил о разговоре с французским премьер-министром Леоном Блюмом, возглавлявшим правительство Народного Фронта во Франции: "Он (Блюм) много беседовал с Литвиновым в Женеве. Литвинов говорил с ним откровенно и как со старым другом. Литвинов сказал, что он и правительство Советского