– Благо тебе, добрый хозяин, под кровом этогодома, – обратился он к вельху на его родном языке. – Хорошо ли бродитнынче пиво в твоих котлах?

– Благодарение Богам, в нашем доме всё хорошо, –откликнулся тот и опустил ладонь на деревянную стойку, защищаясь от возможногосглаза. – Урожай ячменя, по воле Трёхрогого, был отменный, и по его жеволе не переводится у нас солод… – тут он окинул рослого Волкодаваоценивающим взглядом, – …в чём господин мой может убедиться и сам, еслипожелает освежиться с дороги. Кроме того, у нас есть славные жареные поросята,пища воинов. Есть каша, молоко и творог для больного и сладости для красавицы.Что господин мой прикажет подать?

Волкодав с усмешкой похлопал рукой по тощему кошелю,висевшему на ремне. Звяканье раздалось далеко не сразу: трём медным грошампонадобилось время, чтобы собраться в одном углу.

– Моя удача, – сказал Волкодав, – нынчетакова, что я ищу не жареных поросят, а работы. Может, подскажешь, почтенный,не пригодился бы охранник кому-нибудь из купцов, едущих в Галирад?

– Сегодня, боюсь, я тебя ничем не обрадую, –ответствовал вельх. – Впрочем, завтра должен прибыть досточтимый Фитела:он всегда останавливается у меня, чем я по праву горжусь. Попытай счастья.Только, сказать тебе правду, его обозы всегда очень хорошо охраняются. Еслижелаешь, у меня наверху есть комнаты для ночлега…

– В жилище достойного мужа мы вошли. – Волкодавцеремонно поклонился. – Мы заночуем у озера. А утром, если не возражаешь,снова заглянем к тебе.

И он повернулся идти, но хозяин перегнулся через стойку иосторожно придержал его за рукав. Он сказал:

– Нет нужды ночевать у озера, если можно остановитьсяпод крышей. Я ничего не возьму с тебя за постой.

По совести говоря, комната оказалась не слишком роскошной.Тем не менее в ней была кровать – самая настоящая деревянная кровать с одеялом,подушкой и чистыми, пускай небелёными, полотняными простынями.

– Может быть, Ниилит… – нерешительно начал Тилорн,но Волкодав молча уложил его и накрыл одеялом. – С ума сойти… –прошептал учёный, гладя мягкую, хорошо выделанную овчину. – С ума сойти… Яуже и забыл, как всё это выглядит…

Я тоже, подумал Волкодав, но вслух, конечно, ничего несказал. Медяки снова стукнулись один о другой, случайно встретившись в кошеле,и его вдруг посетила шальная мысль: а что, если в самом деле сладостей дляНиилит?.. Нет, чепуха. Уж лучше чашку молока да кусок белого хлеба Тилорну…

В это время в дверь постучали. Волкодав кивнул, и Ниилит,стоявшая у входа, открыла.

Через порог шагнул корчмарь с плетёным подносом в руках.Была на том подносе деревянная плошка с хорошим ломтём жареной свинины, большаямиска пшённой каши на молоке, кружка пива, хлеб и несколько пряников. Корчмарьулыбался, глядя на Волкодава.

– Я решил, – сказал он, – что подкрепитьсявам всё-таки не помешает. Гость не должен оставаться голодным, раз уж вошёл вдом.

– А не проторгуешься ты так, достойный хозяин? –не торопясь принимать поднос, хмуро спросил Волкодав. – Никто ведь незнает, как скоро я смогу возвратить тебе долг…

– …и сможешь ли вообще, – подхватил тот и поставиледу на подоконник. Отломил кусочек хлеба, макнул в жир и угостил Мыша. Чёрныйзверёк сперва угрожающе распахнул крылья, но потом передумал, взял хлеб и саппетитом принялся есть. – Я не первый год живу и торгую в этихместах, – продолжал корчмарь. – Я знаю твой народ и давно понял, чтовенны никогда не забывают долгов… – Тут его взгляд как бы невзначайскользнул по косам Волкодава, говорившим о недавно исполненной мести. – Акроме того, господин мой, я усвоил, что люди куда как глазасты и склонны всё замечать.Стало быть, очень скоро вся округа прослышит о том, что корчмарь Айр-Донн неотказал в ночлеге и пище храбрецу из племени веннов, который совершил некоедостойное дело и оттого временно обеднел. Поживёшь с моё на этаком перепутье…

Не договорив, он вновь улыбнулся, вышел за дверь и без стукапритворил её за собой.

– Спасибо тебе, добрый Айр-Донн, – запоздало подалголос Тилорн.

Нелетучий Мыш прожевал хлеб и пощекотал Волкодава крылом,выпрашивая добавку.

Вечером, выбравшись во двор подышать, Волкодав засмотрелсяна старую яблоню, росшую подле крыльца. Раскрывшиеся цветы нежно-розовымоблаком окутывали её до самой верхушки, но узловатый, исковерканный ствол икорявые сучья говорили о трудно прожитом веке.

Так, бывает, немолодая женщина вынет из сундука красно-белоесвадебное платье, приложит к груди – и задумается и вновь станет похожа на туюную красавицу, которой когда-то была…

– Эгей!.. – В высоком окне дома появился мальчишкаи, желая, как видно, покрасоваться перед незнакомцем, махнул с подоконникапрямо на дерево. Взвились оборванные лепестки, жалобно охнули столетние ветви.Большой сук, не выдержав, надломился и повис: белая трещина пролегла меж ним истволом.

Волкодав за ухо спустил наземь прыгуна:

– Живо неси вар и верёвку…

– А ну её!.. – отбежав в сторонку, раздосадованнопрокричал сорванец. – Она уж и яблок-то не даёт!

– Сказано тебе – неси, вот и неси, – строгозаметил Айр-Донн, вышедший на крыльцо. – Слушай, что старшиеговорят! – И, когда тот убежал, пояснил смотревшему на него Волкодаву: –Это мой сын. Баловник, сил нет. А яблоня, почтенный, в самом деле пустоцвет.Всякий год срубить собираюсь, а погляжу, как цветёт, и отступлюсь. Если бы ещёи яблоки были…

Мальчишка принёс вар и лыковую верёвку, и Айр-Донн увёл егов дом: сын собирал со столов пустые кружки, помогал мыть посуду. Оставшисьодин, Волкодав надёжно подвязал сук и замазал рану, чтобы не завелась гниль.Потом сел наземь и прислонился спиной к изогнутому стволу.

По двору туда и сюда ходили люди, из корчмы доносилсяприглушённый гул голосов. Цветущие ветви рдели над головой Волкодава, тихосветясь в предзакатном розовом небе…

Такие же яблони росли у него дома…

Как всегда, при мысли о доме слева в груди заныло глухо итяжело. Волкодав закрыл глаза и, откинув голову, прижался к дереву затылком.Какие яблоки чуть не до нового урожая хранились в общинном подполе, в большихплетёных корзинах, – румяные, сочные слитки благословенного солнца… Какойдух всегда был в том подполе, войдёшь – и точно мать в щёку поцеловала… Ни одинСерый Пёс не дерзнул бы обидеть старую яблоню. Это ведь всё равно что обидетьженщину, которая с возрастом утратила материнство и сменила рогатую бисернуюкику на скромный платок…

Кто теперь полными вёдрами разбрасывал под яблонями навоз,кто подпирал жердями тяжёлые, клонящиеся ветви, кто благодарил за добро?

Старое, мудрое дерево с заботливой лаской смотрело намолодого бестолкового парня…

Давно уже к Волкодаву никто не подходил незамеченным. А тут,поди же ты, не услышал шагов. Потому, может, и не услышал, что не было в них низла, ни угрозы. Мягонькие пальчики погладили его руку, и он мгновенновскинулся, открывая глаза. Перед ним стояла девчушка лет десяти. Стояла исмотрела на него безо всякого страха: ведь рядом не было взрослых, которыеобъяснили бы ей, что широкоплечие мужчины с поломанными носами и семивершковыминожами в ножнах бывают очень, очень опасны. Одета она была в одну длинную, допят, льняную рубашонку без пояса, перешитую из родительской. Такие носят всевеннские дети, пока не войдут в лета. Реденькие светлые волосы свисали на плечииз-под тесёмки на лбу. Только и поймёшь, что не мальчик, по одинокой бусине,висящей на нитке между ключиц.