Тут уж равнодушие Волкодава улетучилось, как сдутый ветромтуман:

– Что?..

– Продезинфицировать, – внятно повторилТилорн. – Видишь ли, друг мой, инфекция – это зараза, которая попадает враны и заставляет их воспаляться и гнить. Крепкое вино её убивает. Стало быть,дезинфицировать – это…

– Я спрашиваю, в самом деле можешь или треплешься? –перебил Волкодав. – Ты же слепой. Да и он рехнётся от боли, пока будешьшить!

Тилорн слегка пожал костлявыми плечами:

– Достань то, что требуется, и убедись сам. – Ипосле некоторого раздумья со вздохом добавил: – А сейчас, юноша, непоможешь ли ты мне подняться? Ноги, увы, отказываются мне служить, а я… м-м-м…не хотел бы осквернять покрывало, которым меня столь заботливо обернули…

Волкодав нагнулся и взял его на руки, точно ребёнка. Рёбраответили сумасшедшей болью, от которой перед глазами встали зелёные круги.Ладно, не в первый раз. И, видят Боги, не в последний. Волкодаву показалось,будто он медленно пробуждался от долгого, очень долгого сна. Ветер был тёплым ив самом деле нёс запах черёмухи. Надо, чтобы Мыш снова летал. Надо купитькрепкого вина и шёлковых ниток. Надо приодеть девчонку Ниилит и раздобыть ейхоть какие-никакие бусы на шею. Хотя бы из крашеного стекла, котороекоробейники усердно выдают за халисунские сапфиры. Да подкормить этого Тилорна,в чём душа держится…

Пустота, зиявшая впереди, постепенно заполнялась.

Он унёс больного мудреца за кусты, помог выпрямиться ипроворчал:

– Называй меня Волкодавом.

Отчего не ходить в походы,

И на подвиги не пускаться,

И не странствовать год за годом,

Если есть куда возвращаться?

Отчего не поставить парус,

Открывая дальние страны,

Если есть великая малость —

Берег родины за туманом?

Отчего не звенеть оружьем,

Выясняя вопросы чести,

Если знаешь: кому-то нужен,

Кто-то ждёт о тебе известий?

А когда заросла тропинка

И не будет конца разлуке,

Вдруг потянет холодом в спину:

«Для чего?..»

И опустишь руки.

Пещера. Дымный чад факелов. Крылатые тени, мечущиеся подпотолком. Кровь, забрызгавшая стены и пол.

Рослый, костлявый парень вниз лицом лежит на полу. Его рукии ноги накрепко зажаты в колодки. Надсмотрщик по прозвищу Волк отбрасываетокровавленный кнут, зачерпывает горсть крупной соли и вываливает на обнажённуюспину. Парень в колодках корчится, но не издаёт ни звука. Под его плечом,прижавшись к человеческому телу, всхлипывает от боли и страха большеухий чёрныйзверёк с крылом, только что разорванным ударом кнута.

Колодки в рудниках были каменные, до блеска отполированныетелами бесчисленных и безымянных рабов…

Содрогнувшись всем телом, Волкодав проснулся и понял – делохудо.

Над холмами занимался хмурый рассвет. Капли дождя сползалипо краю полога и звонко плюхались в лужу, из которой торчали мокрые головешки.Каким славным теплом дышали они вчера вечером. Теперь тепла не было и в помине.

Во всём мире не было больше тепла, кроме тех жалких крох,что ещё сохранялись под старым плащом… Во всяком случае, с той стороны, гдеплечо Волкодава упиралось в костлявую спину Тилорна…

По груди и спине вовсю гуляли мурашки, лопнувшие волдыривзялись хрупкими корочками. Серый полусвет казался ослепительно ярким и больно,до слёз, резал глаза. Память тела, просыпавшаяся всякий раз, когда Волкодавубывало по-настоящему плохо. Правый бок вспух подушкой и отвратительно ныл.

Девчонка Ниилит спала по другую сторону Тилорна: чёрныекудри, выбившиеся из-под плаща, переплелись с его пепельными. Волкодавосторожно отодвинулся, сел, задыхаясь от боли, и подоткнул облезлую шерстянуюткань, чтобы им не было зябко.

Нелетучий Мыш по давнему обыкновению висел на распорке,поддерживавшей полог. Скоро взлетишь, мысленно пообещал ему Волкодав. Зверёктут же раскрыл светящиеся бусинки глаз, сладко зевнул и снова спрятал ушастуюголову под крыло. Он давно оставил ночной образ жизни, привыкнув спать в любоевремя, когда не происходило ничего интересного. Волкодав выбрался под мелкийхолодный дождик и первым долгом оглядел круг, которым накануне вечером обвёлсвой маленький лагерь. За ночь никто не приблизился к этому кругу, не попыталсянарушить его. Волкодав покосился на деревянную распорку, считая зарубки. Двезарубки – два дня. Сегодня третий.

Он знал, что ночью пойдёт дождь, и позаботился запастисьсухими дровами. Холод донимал Волкодава, что-то противно сжималось в груди,мешая дышать. Он заново разжёг костёр, принёс воды и повесил над огнём котелок.Ещё раз перешагнул круг и, нагнувшись, стал собирать молоденькие листьяземляники.

Когда-то давно, очень давно маленький мальчик из рода СерогоПса увидел человека, вышедшего к деревне на лыжах, с мешком за спиной. Человекэтот сел на снег у околицы и ждал, ни с кем не разговаривая и не поднимая глаз,пока из общинного дома не вышла большуха и, коротко расспросив, не провела егов ворота.

«Кто это?» – спросил мальчик у матери.

«Это сирота, – ответила мать. – Он из племенивельхов. У него не осталось никого из родных. А имущества – только то, что вмешке».

Весь день мальчику очень хотелось пойти в большой дом ипоближе рассмотреть удивительного человека, у которого – надо же! – неосталось ни родственников, ни своей избы. Сирота – значит, делай что хочешь,всё равно никто ответа не спросит. Зато и его самого любой мог обидеть, неопасаясь отмщения, потому что мстить будет некому…

И мальчик стал думать о том, как интересно быть сиротой, нопотом вспомнил, как впервые пошёл один на охоту – и ужаснулся, поняв, чтосироту никто не ждал из зимнего леса домой, к тёплому очагу, к миске со щами.

А через несколько месяцев, накануне той ночи, когда мальчикудолжны были наречь имя, сирота-вельх сражался за семерых и всё пел какую-топесню на своём языке – пел, пока не свалился зарубленным.

Верно, у вельхов тоже была своя Песнь Смерти…

Котелок закипел. Волкодав снял его с огня, бросил в водупригоршню сладко пахнувших листьев, закрыл крышкой и отправился к ручьюумываться.

Добрый запах скоро разбудил Ниилит. Увидев, что девчонкапроснулась, Волкодав достал нож и сделал на распорке ещё одну зарубку. И решил,что сегодня, пожалуй, не грех уже и заплести волосы. Сыновья Серого Псараспускали их только для большого дела, требовавшего высокого сосредоточениядуха. Например, перед охотой на медведя.