— Понимаю, — сказал Дронго. — Вчера я невольно оказалсясвидетелем и вашего разговора у бассейна, и вашей ссоры с Юрием позадн моегодома. И вашего ужина, закончившегося скандалом Виктора с Рауфом, и совместногокупания пятерых членов вашей группы. Просто Олег и Юлия все время были у меняперед глазами, и поэтому я про них не спрашиваю. У них абсолютное алиби.Остальные не имеют такого алиби. А как Юлия относилась к братьям?

— По-моему, не очень хорошо, но у нее маленькая дочь, инужно было ее хоть как-то обеспечивать.

— А Олег? Он ведь финансовый директор фирмы. Он-то долженбыл ладить с обоими братьями?

— Должен был, но тоже не ладил. Олег умница, финансист отбога. И вот приходилось работать на этих типов. Они ведь были связаны с мафией.Не делайте удивленного лица, как будто не знаете, что все наши предпринимателитак или иначе связаны с мафией. Вот и Виктор был связан с мафией, котораяпомогала ему на первых порах.

— Невеселая история, — подвел итог Дронго. — Получается, ввашей компании Виктора мог убить кто угодно. От его родного брата до, простите,любимой женщины.

— Я его не убивала, — возразила гостья, — это не я.

— Я не сказал, что убивали вы. Я сказал, что его ненавиделивсе члены вашей группы. Интересный он был тип, если сумел вызвать коллективнуюненависть всех окружающих.

— Да, — согласилась Инна, — именно коллективную ненависть.Если хотите, это было даже не море, а целый океан ненависти.

— Пейте ваш чай, — предложил Дронго, — и давайтедоговоримся, что сегодня вы останетесь у меня. Здесь две спальни, вы можетерасположиться в одной из них.

— Спасибо, — улыбнулась молодая женщина. — А вы не боитесь,что комиссар начнет подозревать и вас? Я ведь могла приехать на курорт со своимзнакомым, который и убрал потом Виктора.

— У вас изощренная фантазия, — усмехнулся Дронго. — Нет, яничего не боюсь. Во-первых, у меня тоже есть алиби. Я все время находился домаи сидел на балконе, не выходя из своей виллы. А во-вторых, у меня не получилсябы такой удар, каким убили Виктора. Посмотрите на мои руки и на меня. Если бы янанес удар такой силы, то проткнул бы парня, как бабочку. Да и потом, мне ненужно было его убивать таким образом. Я мог бы его просто выбросить с балкона.

— Вы серьезно? — шепотом спросила Инна.

— Конечно, нет. Просто хотел вас успокоить. Допивайте чай иидите спать, уже третий час ночи. Подозреваю, что завтра комиссар будет сновавсех вас допрашивать, мучая своими подозрениями.

— Спасибо, — всхлипнула молодая женщина, — я так бояласьтуда идти.

Она снова достала сигареты. Дронго вспомнил про запах вкомнатах, который помог ему определить присутствие чужого человека в доме.

— А как вы попали ко мне на виллу? — спросил он. — Неужели увас есть второй ключ или вы умеете пользоваться отмычками?

— Нет, — чуть улыбнулась Инна, — просто мимо проходилдежурный, который принимал соседнюю виллу у отъезжающих немцев. И я попросилаего открыть мне эту дверь. Все очень просто. Он ничего не заподозрил. И сразуоткрыл.

— Еще бы, — засмеялся Дронго, — красивая молодая женщинапросит открыть ей дверь. Краж на этом курорте не бывает, убийство —случайность, а присутствие красивой женщины в номере одинокого мужчины — идеальныйстимул для его дальнейшего пребывания на курорте. Так что все правильно.

Докурив сигарету, она потушила ее в пепельнице.

— Спасибо вам, — сказала вдруг Инна, — сегодня мне было такплохо.

— Это вам спасибо, — возразил Дронго. — Мне казалось, япросто мешаю. И моя помощь никому не нужна. А теперь благодаря вам я знаю, чтоэто не так. Идите спать, спокойной ночи. Мне еще нужно посидеть на балконе. И омногом подумать.

— Спокойной ночи, — поднялась Инна. Когда она ушла всоседнюю комнату, он открыл дверь балкона, вынес туда уже остывающий чайник,сел за столик и просидел так часа два. Только в пятом часу утра он отправился всвою спальню. Проходя мимо комнаты, в которой спала гостья, он услышал ее тихоепосапывание. И впервые подумал, что труднее всего в жизни бывает вот таким —одиноким и красивым женщинам.

Утром он проснулся от осторожных шагов. Инна умывалась. Оннатянул брюки, надел рубашку и вышел в коридор. Рядом с двумя спальнями были,соответственно, две туалетные комнаты. В ближней из них стояла Инна, ужевытиравшая лицо. Увидев Дронго, она улыбнулась ему.

— Кажется, мы проспали, — виновато сказала она. —Представляю, какие гадости про меня будут говорить. Еще не остыл труп еелюбовника, а она уже легла в постель к чужому человеку.

— Не будут, — успокоил ее Дронго, — вы просто нерассказывайте, где провели ночь, и я обещаю никому ничего не говорить. Кстати,завтрак уже начался, и вы можете на него опоздать.

Она улыбнулась, но ничего больше не сказала. Через десятьминут она уже была готова идти на завтрак.

— Скажите своим знакомым, что администрация отеляпредоставила вам другой номер, — предложил Дронго, — и все будет в порядке.

— Я так и сделаю, — пообещала Инна и, подойдя к нему,осторожно поцеловала его в щеку. — Глядя на вас, — сказала она задумчиво, —начинаешь верить, что не все мужчины подлецы.

И, повернувшись, быстро вышла. Дронго посмотрел ей вслед ипошел бриться. Глядя на себя в зеркало, он подумал, что ему уже много лет.Тридцать семь, а он до сих пор не женат и не имеет детей. Впрочем, при томобразе жизни, который он вел, его семью ждали нелегкие испытания. Хотявозможно, что дети у него и были.

В восемьдесят шестом он был в Румынии. Отправившись вБухарест из Киева на поезде, он встретил в вагоне Надежду, женщину какой-тонеобыкновенной, светящейся изнутри красоты. Молодая женщина признала, чтозаметила его, еще когда он стоял на перроне. Они были вместе всего одну ночь.Он был молод и самонадеян. Когда в Бухаресте, сойдя на перрон, они шли квокзалу, она пыталась что-то сказать. А может, это ему казалось. Потом онипопрощались и разошлись. И больше никогда не виделись. Но он помнил, что былочень горяч в ту ночь и вполне могли быть последствия.

Другая женщина, с которой он был знаком много лет и котораятеперь жила в Германии, призналась ему, что он был отцом ее не родившегосяребенка. Это было особенно неприятно, так как он был решительным противникомабортов. По его твердому убеждению, мужчина не имел права на зачатие, если нехотел ребенка. А забеременевшая женщина не должна была лишать себя радости,убивая свой плод.

Он не был пуританином или моралистом, просто ему всегдаказалось, что существуют ценности гораздо более важные, чем отношения людей.Рождение, Любовь и Смерть. Эти три категории были вневременными, вечными, к нимон относился благоговейно, считая их самыми великими чудесами на свете.