он превратится в черного или белого, потеряв равновесие, проявив эмоции гнева или счастья.

Но не сейчас. Не вчера. Не сегодня.

И да. На его мизинце тоже было кольцо. Толстое. Золотое. С закругленными краями. Может, они дали обед целомудрия? Все трое. Я видела такое в кино про подростков, когда до свадьбы ни-ни.

Приблизившись, Макс и Костя поцеловали Аллу в щеки, а после оба уставились на меня – окуклившуюся матрешку в косынке (в памяти стояла старая фотка с детской площадки, где в присутствии Макса и Аллы я выглядела примерно так же). Пробуя достать пряди из-под косынки, я хотела спрятать шишку, оставленную углом стола после утреннего пробуждения на полу гостеприимного дома.

– Как почивалось, дорогая Кириллия? – поинтересовался Макс с вежливым поклоном головы, стягивая красные водительские перчатки с пальцев.

Он заметил мою шишку, но сразу же деликатно перевел взгляд. Теперь он смотрел прямо на меня.

– Прекрасно. Благодарю за фирменное гостеприимство, Максимилиан. Ваш пол в библиотеке изысканно мягок. Он сильно отличается от нашего в Ни-Но.

– Фирменное гостеприимство, оно попозже, – подмигнул он, снова скользнув взглядом по шишаку. Надеюсь, я не ошиблась, заметив в его глазах грусть. – Пора, дру́ги. Отец ждет. И святой, и земной.

Алла накинула похожую на фату прозрачную вуаль на волосы и пошла в храм первой. Следом за ней Вороной и Серый, ну и я – замыкающим пингвином. Из-за тугости обмотанного вокруг моего тела ковра колени не гнулись, пришлось семенить пингвиньим шагом.

В храме пахло расплавленным воском. Золотой свет падал под ноги, смешиваясь с разноцветными бликами и мозаикой пола. Кто-то из прихожан в дверях вручил Алле свечи. Их семью все вокруг знали, уважительно здоровались, приветствовали. Алла дала по свечке парням. Одна досталась и мне.

– Эти самые лучшие, – кивнула она на свечи, – горят по сорок пять минут.

Прячась за спинами, я пробовала держаться ближе к церковной лавке, точнее ближе к выходу. Мне было неловко. Я не помнила, как креститься: слева направо или справа налево? А когда кланяться? А нужно ли повторять молитвы или слово «аминь»?

Священнослужитель пошел вокруг с непонятной штукой на цепочках, из которой шел дым, прихожане расступились, отодвигаясь от стен. Они поворачивались к священнику, и только я стояла истуканом с острова Пасхи (и примерно с таким же выражением лица). Напротив меня оказалась святая троица: «Вороной» и «Серый» по бокам от «Алой». У всех горели в руках свечи. Они крестились и кланялись синхронно. Все разом. Все вместе.

Чьи-то руки аккуратно развернули меня лицом в сторону священнослужителей.

– Справа налево, опускай руку и кланяйся, – подсказала мне бабушка.

– Я не умею.

– Научишься. Вера не в обрядах. Она в сердце живет.

Когда она сказала про веру, я вспомнила маму. Конечно, в храме я была не только на своем крещении, но и после. Один раз. С мамой.

Мне исполнялось одиннадцать, и мама обещала, что на день рождения мы отправимся с ней гулять. Зайдем в зоопарк, а потом купим розовый торт с рисунком слона, я приглашу подружек из гимнастического зала на пижамную вечеринку, и можно будет не спать до десяти ночи и посмотреть «Терминатора».

Утром разбудил папа. Он ничего не объяснил. Наскоро собрал. Обул меня в разные сапоги – один зеленый, второй синий, и повел на улицу. Я что-то спрашивала про зоопарк, про пижаму и про подарки, еле за ним поспевая.

День рождения у меня зимой. В это время уже снег идет. И в тот день было точно так же. Иногда я поскальзывалась на затянутых корками лужах, а папа удерживал за руку, не давая упасть. Он вроде бы ловил, но не замечал, что я морщусь, мое плечо начинало ныть от его дерготни.

Папа оставлял меня у входа то в продуктовый, то в магазин с одеждой, то возле «Детского мира». Мне мечталось, что в каждом он покупает подарки, которые вручат вечером среди подруг. В вещевом – пижаму для праздника, в продуктовом – торт и газировку, в «Детском мире» – именинные свечи, о которых то и дело говорил отец.

– Свечи, свечи… где могут быть свечи? – бубнил он, забегая во все подряд магазины.

Мы встали возле таксофона, и, пока я прыгала по сугробам, он позвонил бабушке. После их короткого разговора мы побежали в церковь. Внутри нашли маму. Она стояла возле высокого для меня стола. На потухших огарках, которыми был утыкан золотистый стол, громоздилась розовая коробка с розовым тортом. Обгоревшие пеньки одиннадцати церковных свечек торчали из него, пока мама билась на коленях, ударяясь лбом об пол.

Папа помог ей подняться, показывая на меня. Раз за разом он пытался собрать с пола бескостное желейное тело своей супруги. Не помню слов, которые он говорил, но помню аромат церковного воска на руках мамы, когда она сгребла меня в охапку и разрыдалась, повторяя: «Она живая, она не умерла!»

День рождения я не отметила. Церковные оплавившиеся свечи в розовом торте, бьющаяся в истерике мать на полу храма, папа, чуть не выдернувший мне плечо. А потом приехала бабушка и жила с нами месяц. Каждую ночь, укладывая меня, она повторяла: «Мама у тебя актриса. Забудь, внучка. Она роль репетировала, а нас не предупредила. Забудь. Все это было как в дурном сне. Проснулась и ничего не помнишь, верно?»

– Мне никогда не снятся сны, бабуль.

– Когда-нибудь приснятся.

– Кошмары? Мне кошмар приснится, как маме, да?

– Не кошмар, а самый прекрасный в мире сон. Лучше, чем в жизни. А про маму не думай. Это роль была такая, это роль была. Все ненастоящее, все это не взаправду, внученька.

Вся жизнь моей матери была одной огромной ролью, где притворство неотличимо от реальности, где нет границы между фантазией и правдой, где сценарий писала она одна.

Я никогда не задувала свечи на именинном торте с тех самых пор. А еще меня мучил вопрос: «она живая», повторяла мама в храме. А я что, должна была умереть?

Опустив взгляд на руки, я увидела теплый воск, облепивший пальцы, и горящий сантиметровый огарок. Отпусти я сейчас свечу, она не упадет, оставшись приклеенной к моей коже.

Мимо шел Максим. Он взялся за остаток свечи, подсвечником которой стали мои пальцы, нагрел у основания, молча сжимая мою кисть и неотрывно глядя на меня – только я так и не смогла взглянуть на него в ответ. Он переставил свечу к иконе.

На выходе я спросила бабушку, помогающую мне, что это за икона.

– То копия великой иконы Троицы. Видишь