так мне врать! Это пазл, а не Алла! – снова посмотрела я на детское фото.

Через минуту из шкафа был вытряхнут рюкзак, а из него я вытрясла комок серого платья и военные ботинки, в которых была в тот день. Геката юркнула к одежде, принюхиваясь к знакомым запахам.

– Вот, Геката, это оно.

Коричневые пятна крови на слипшейся ткани платья, что сохранились после того, как дерево проткнуло плечо Максима.

Когда я схватилась за телефон в поисках лаборатории, где можно провести тест на родство, трубка завибрировала в руке входящим вызовом.

На экране отобразилось имя: Воеводин.

– Алло, – включила я громкую связь, не сводя взгляда с коричневых пятен подола, – здравствуйте, Семен Михайлович.

– Доброго дня, Кира. Говорить можете?

– Да, конечно. У вас хорошие новости или плохие? Пленку с камеры удалось спасти?

– Над этим работают, но уже известно, что запись сильно повреждена. Если повезет, в лучшем случае восстановят двадцать два процента. Или меньше. Эта запись – единственная улика в доказательстве принудительности… – не стал он говорить слово «убийства», за что я была благодарна, – преступления.

– Двадцать два, – вскинула я взгляд к потолку, – кто бы сомневался. Знаете, я тоже собиралась вам звонить. Я подумала и… я согласна на стажировку. На самом деле… очень этого хочу.

– Рад слышать. Очень рад. Нам пригодится ваш нестандартный аналитический ход мыслей.

– Это ведь не по блату? За меня никто не просил? – скользнул мой взгляд по белому конверту.

– Меня постоянно о чем-то просят. В чем могу – помогаю. Но за вас не просили. Нет. И как будущей коллеге скажу – врать не намерен. В нашем деле важны честность и доверие между напарниками.

– А можно мне тоже вас попросить?

– Слушаю.

– Сделать тест на определение родства, – решив, что без вранья, так без вранья. – Между мной и Максимом Воронцовым. Моя бабушка сказала, что мы кузены… но я… не знаю.

– Сомневаетесь?

– В моих пазлах мы сходимся целой картинкой. И его глаза… они восточного типа. Это очень сильный ген. Почему у Аллы не такие? И у его отца глаза без восточной нотки.

– Понял вас. Образец крови есть?

– На платье.

– Присылайте.

– Привезу. Закажите, пожалуйста, гостевой пропуск на Журавлеву.

– Закажу постоянный. До встречи в понедельник, Кира. Надеюсь, вы найдете себя на нашем поприще.

– У меня свои причины.

– Как у нас всех. А у вас целых две. До встречи.

Две.

Две причины.

Две погибших сестры, обстоятельства смерти которых будут мучить меня ноющим присутствием в глубинах генов до конца жизни.

Хорошо хоть себя не потеряла, может быть, удвоив силы. И сделали меня сильнее бабушка и мама с папой, Максим Воронцов и Костя Серый, Маша Зябликова и конгениальная Алла, но больше всех сделала я сама.

И обретенную силу никто теперь не отнимет.

На половину денег, которые как бы стали моим призом, я купила в Нижнем квартиру и сдала в аренду, чтобы все выплаты поступали папе. Я надеялась, что в оранжерее Аллы ученые найдут много полезного, ее исследования, одно из которых однажды поможет вылечиться маме.

Пыльцу с противоядием для Кости разделила на две части. Первую всыпала внутрь круглого шара-кулона, повесив на нитку из крапивы. Вторую половину спрятала в надежном месте. Кулон всегда будет на мне. Я сохраню его, но больше никогда не предложу Косте «вернуться». Не предложу ему вспомнить меня.

В моей коллекции кулонов появился и третий – тот, что подарила Яна перед первым школьным днем. Она сказала, что это безделушка на память о ней. Овальный медальон распахивался двумя створками. Со второй попытки я вырезала фотографии двух (не много ли двоек?) ставших для меня такими особенными людей – портреты Максима и Кости.

Пусть они будут уравнением, что не решить математикой, ведь чувства невозможно просчитать. Алла этого не знала. Любовь стала единственной наукой, не поддавшейся ей.

Через пару недель я уже сидела на кухне съемной квартиры в Москве, разламывая печеньку с предсказанием, и смотрела телевизор. Квартира была небольшой, однокомнатной, зато с балконом, и третий этаж меня устраивал.

Единственное, о чем я попросила хозяйку пару дней назад, – разрешить убрать все зеркала и выкрутить лампочки, оставив для освещения несколько настольных ламп и много подсвечников.

Квартира находилась в предремонтном состоянии, и хозяйка (за небольшой взнос на будущий ремонт) позволила даже отколупать в ванной плитки, выложенные зеркальным квадратом.

Геката сидела на дальнем конце кухонного стола и уплетала вареную курицу.

В экране включенного фоном телевизора диктор бухтел что-то о приближении весны, о перелетных птицах, а потом я услышала голос.

Его голос.

На Косте была смешная панамка с перьями. В руках он держал небольшую птичку, показывая, как их окольцовывают на станции Фрингилла в Калининграде.

– Вы видите уникальные кадры, – перевел оператор камеру на высоких статных птиц с серым оперением, – два журавля с отличительными метками совсем не боятся человека и подходят близко к орнитологу Кириллу Борисовичу. Это правда, что ваша фамилия Журавлев? – спросил корреспондент.

Костя быстро посмотрел в центр камеры и, коснувшись носа, ответил:

– Правда.

– А эти птицы? Чем они уникальны?

– У самца гетерехромия – цвет глаз ярко-голубой, а у самки шесть пальцев на лапке.

– У них есть имена? Как их зовут?

Я прочитала предсказание с разломленной китайской печеньки: «Каждый заслуживает второго шанса, но не за одни и те же ошибки».

На столе вибрировал мобильник. Я увидела сообщение, пересланное Воеводиным от лаборатории, и его приписку: «Родство с Максимом Воронцовым не подтвердилось. Результат отрицательный».

На экране телевизора орнитолог ответил корреспонденту с только мне заметным вздохом самого прекрасного и печального из чувств – грусти о безвозвратно прошедшем:

– Журавлей зовут Кира и Костя.

Примечания

1

Здесь и далее – Нижний Новгород.

2

Натюрморт от фр. nature morte – мертвая природа.

3

Здравствуй (якут.).

4

Будь счастлива, свободная душа свободной птицы (якут.).

5

Q.E.D. – аббревиатура от лат. quod erat demonstrandum – «что и требовалось доказать», «ч.т.д.»; латинское выражение, обозначающее завершение доказательства теоремы.