Историки не пришли к единому мнению относительно принадлежности Павла к какой-либо из масонских лож. Некоторые считают, что во время европейского путешествия «граф Северный» совершил обряд посвящения, другие утверждают, что он был членом масонской ложи Елагина. Наиболее убедительное объяснение интереса Павла к средневековому прошлому предложил Н. Я. Эйдельман. На фоне «якобинской заразы», идущей из Франции, «рыцарская консервативная идея – наперекор «свободе, равенству, братству» вдохновила Павла. «Идея рыцарства – в основном западного средневекового (и оттого претензия не только на российское – на вселенское звучание «нового слова»), – пишет историк, – рыцарства с его исторической репутацией благородства, бескорыстного служения, храбрости, будто бы присущей только этому феодальному сословию». «Замечательное достоинство русского императора – стремление поддержать и оказать честь древним институтам», – записал в 1797 г. Ч. Уитворт, британский посол в России, который впоследствии станет врагом Павла. «Я находил в его поступках что-то рыцарское, откровенное», – скажет другой, русский современник. Русским Дон Кихотом назовет Павла Наполеон. Таким образом, вторая половина XVIII века создавала объективные стимулы для «павловского проекта», к которым добавлялись и детские впечатления, и европейские влияния. Консервативная рыцарская идея императора преломлялась в обостренном понятии чести, в строгом этикете, в архитектуре столь им любимой Гатчины.

Как и другие сферы государственной жизни, внешняя политика в эпоху Павла Первого носила непоследовательный характер. Конечно, следует иметь в виду, что в это время на историческую арену выходила колоссальная фигура Наполеона, тогда еще только успешного генерала Французской республики и затем первого консула, с которым в следующем веке России предстояло вести Отечественную войну. В сфере внешней политики Павел получил прекрасное наследие от матери. До сих пор весьма популярны слова одного из «екатерининских орлов» – графа, затем князя Александра Безбородко, руководившего внешней политикой страны после Никиты Панина. Он как-то заметил молодым дипломатам: «Не знаю, как будет при вас, а при нас ни одна пушка в Европе без позволения нашего выпалить не смела». Фактически это означало признание статуса великой державы. Благодаря победоносным войнам Россия вышла к Черному морю, получила Крым, освоила Новороссию, создала Черноморский флот, значительно расширила свои территории на западе, присоединив Правобережную Украину и другие земли.

Александр Васильевич Суворов.

Павлу предстояло ответить на новые вызовы. «Он делал вид, что он сам желает и может направлять государственный корабль по определенному пути, – писал Чулков. – На самом деле корабль плыл по воле непонятных сил». «Революционная зараза», идущая из Франции, теперь воплощалась в образе Наполеона, стремившегося постепенно утверждать свое господство не только в Европе, но и в Египте. В 1789–1799 годах Наполеон захватил Мальту, Ионические острова, полностью завоевал Северную Италию, создав марионеточные республики, высадился в Египте, но его флот был полностью уничтожен адмиралом Нельсоном в морском сражении при Абукире около Нила в начале августа 1798 года. Наполеон вернулся в Европу и в 1799 году, разогнав нижнюю палату Законодательного собрания – Совет пятисот, – провозгласил себя первым консулом. Это произошло 18 брюмера (9 ноября) по республиканскому календарю.

Павел хотел вести политику невмешательства в дела Европы, но он был вынужден вступить в антифранцузскую (вторую) коалицию Англии, Австрии, Турции и Неаполя. Он не любил А. В. Суворова, но ему пришлось призвать гениального полководца для борьбы с французами. Отношения Павла и Суворова достойны особого внимания. Современный биограф Суворова В. С. Лопатин подчеркивает, что унижения полководца начались почти сразу после вступления императора на престол. В первые дни своего правления, подчеркнем – в мирное время, Павел произвел в фельдмаршалы восемь человек, тогда как за все 34-летнее правление Екатерины фельдмаршалами стали только пять человек, включая Суворова. «Фельдмаршал понижается», – заметил полководец. Далее последовали новые выражения недовольства, закончившиеся в феврале 1797 года отставкой от службы и ссылкой в глухое имение на границе Новгородской и Тверской губернии под надзор чиновника. Тем временем союзная коалиция терпела новые поражения от Бонапарта, и России пришлось к ней присоединиться. Военные действия сосредоточились в Италии и Средиземном море, куда направились флоты России и Англии. Русский флот под командованием Ф. Ф. Ушакова осенью 1798 года через Босфор и Дарданеллы вошел в Средиземное море, затем в Адриатическое, где от французских войск были освобождены Ионические острова. Ушаков штурмом овладел крепостью на острове Корфу – главной базой французов. Греческое население с воодушевлением встретило освободителей. В следующем, 1799 году Ушаков освободил Неаполь, где произошла монархическая реставрация, сопровождавшаяся кровавым террором против друзей Франции, а затем совершилось и падение республики в Риме.

Марш Суворова через Сен-Готард. Художник А. Коцебу.

Суворов, все это время живший в своем имении, получил в феврале 1798 года распоряжение Павла прибыть в Петербург. Началась дуэль характеров. Суворов ехал нарочито медленно по проселочным дорогам и на своих лошадях. Павел нетерпеливо каждый день интересовался о его прибытии. Впоследствии племянник фельдмаршала князь Горчаков рассказал о встрече императора и Суворова. Несмотря на позднее время прибытия полководца, Горчаков выполнил распоряжение и тотчас поехал с докладом во дворец. На следующий день после утренней прогулки император принял Суворова и беседовал с ним более часа, опоздав даже к утреннему разводу войск, чем крайне удивил свое окружение. Приглашенный на эту церемонию полководец был невнимателен, отворачивался от проходивших взводов, шутил, и, хотя Павел старался обратить его внимание на введенную им дисциплину, Суворов заявил генералам: «Не могу, брюхо болит», – и уехал, пренебрегая этикетом. Он явно издевался над новым обмундированием, нарочито застрял в каретной дверце, уверяя, что ему мешает шпага, прикрепленная на прусский манер. Не умея будто бы справиться с плоской шляпой, он ее уронил к ногам императора. Несмотря на требования императора объяснить свое поведение, давал уклончивые ответы, а племяннику с раздражением заметил: «Инспектором я был в генерал-майорском чине, а теперь уже поздно опять идти в инспекторы. Пусть сделают меня главнокомандующим, да дадут мне прежний мой штаб, да развяжут мне руки, чтобы я мог производить в чины, не спрашивая… Тогда, пожалуй, пойду на службу. А не то – лучше назад в деревню; я стар и дряхл, хочу в монахи!» – и прочее в том же духе. В течение трех недель Павел неоднократно приглашал Суворова к столу, встречал на разводе и милостиво с ним обращался. Однако, если разговор касался возвращения на службу, тот жаловался на лета и слабость здоровья. Посредником между императором и Суворовым выступал князь Горчаков, который должен был ездить к Суворову и привозить от него «ответы своего собственного вымысла, ибо никогда не мог он передать те речи, которые в самом деле слышал от дяди». Наконец фельдмаршал получил разрешение снова покинуть столицу.