class="p1">– Все американцы имеют одинаковый цвет крови. Даже индейцы. А как насчёт русских?

После чая он сказал:

– Нужно помыть посуду. Это самое философское занятие на свете.

Я сказал, что помою.

Берроуз это одобрил:

– У тебя есть шанс стать философом, русский.

18

Грауэрхольц скрутил папироску с марихуаной и дал Берроузу затянуться.

Потом затянулся Грауэрхольц, потом я, потом Томас.

Наступила тишина, нарушаемая гудением холодильника на кухне.

Берроуз прервал молчанку:

– Человеческий зверинец, бля буду. Настоящий human zoo. Всюду клетки. В Бирме время заморожено, как в Северной Корее. Так было и в Албании, и в Восточном Берлине. А теперь время побежало – повсюду. Как белка в колесе, а колесо – тоже в клетке. Как это там в «Алисе в Стране чудес», Джеймс? Алиса спрашивает Кролика: «How long is forever?» А Кролик отвечает: «Sometimes it’s just one second». Ха. Обосраться можно. Раньше я говорил: как можно жить вот так, суки? Но сейчас вопрос стоит иначе: как можно подыхать вот так, идиоты?

Томас сказал:

– Guys like you are always sorry.

Берроуз побледнел, потом позеленел: не на шутку разозлился.

– Пошёл ты на хуй, Томас! Now!

Томас рассмеялся и взмолился:

– Now I am sorry.

Но Берроуз не унимался.

– На хуй! На хуй!

Он полез в карман и вытащил перочинный ножик.

Он встал и пошёл на Томаса, наставив на него ножик.

Грауэрхольц вмешался:

– Томас, прошу тебя, уйди отсюда!

Томас ушёл, хлопнув дверью.

Берроуз крикнул:

– Сукин сын! Паскуда!

Потом он спрятал ножик и подмигнул мне:

– Я не выношу стариков, русский. Томас состарился и стал несносен. Старики – мудаки, проводящие долгие часы в сортире, созерцая свои хилые какашки. Единственные хорошие старики – опасные, вредные и злые. Как великий Хасан ибн Саббах – предводитель ассасинов. Я хочу быть таким же.

Через минуту он добавил:

– А теперь мне надо в сортир. Перед смертью не нассышься.

Что было потом, я не помню.

Кажется, мы ещё посидели.

19

Я спал в доме Берроуза в маленьком закутке вроде кладовки.

Там стояла железная койка.

Спал без снов, как убитый.

Проснулся рано и слушал пение птицы, заливавшейся снаружи.

И вдруг подумал: «Какие младенческие груди были у Бренды!»

И: «Какая мохнатая вульва была у Лоретты!»

Показалось, что встреча с ними произошла давно, до потопа.

Может, в пятнадцатом веке, когда Вийон писал свои поэмы на воровском жаргоне?

Он бы наверняка обворовал виллу Бренды.

А я не решился.

Про Вийона чудесно написано в эссе Мандельштама: «Виллон отлично сознавал пропасть между субъектом и объектом, но понимал её как невозможность обладания. Луна и прочие нейтральные „предметы“ бесповоротно исключены из его поэтического обихода. Зато он сразу оживляется, когда речь заходит о жареных под соусом утках или о вечном блаженстве, присвоить себе которое он никогда не теряет окончательной надежды».

Вот так-то! Вийон не стал бы искать старика Берроуза, а остался у прекрасной Лоретты по крайней мере на недельку.

Мне вдруг стало душно в этой комнатушке. Я попытался открыть окошко. Оно открывалось не как в России или Европе, а как в Англии и Соединённых Штатах.

Сначала у меня ничего не получалось, но потом окно рывком – снизу вверх! – открылось.

И тут в комнату ворвались осы! Их гнездо было где-то в оконной нише. Ну и чертовщина! Они были большущие и злые. В Америке всё очень большое: супермаркеты, секвойи, микробы, небоскрёбы, бизоны, скалы.

И осы тоже.

Их было ровно столько, сколько битников: Аллен Гинзберг, Грегори Корсо, Лоуренс Ферлингетти, Роберт Крили, Лерой Джонс, Боб Кауфман, Гэри Снайдер, Роберт Данкен, Джек Керуак, Диана ди Прима, Филипп Ламантиа, Филипп Уэйлен, Питер Орловски, Алан Ансен.

И возглавлял их, конечно, Уильям Берроуз.

Эти хищники устремились ко мне, норовя влететь в нос, в рот, в уши.

– Бляди! – закричал я по-русски и замахал руками.

Потом выскочил из комнатушки.

Судя по тишине в доме, все ещё спали.

Я вышел на веранду.

Там вовсю пела птица.

20

Мне страстно захотелось снова увидеть Лоретту.

21

Я ходил по рассветным улицам и искал дом Лоретты.

Но тщетно, тщетно.

Я не узнавал этих улиц.

Я не знал названия улицы Лоретты!

Нигде не было ни животного, ни человека.

Зато на большой дороге стояли в ряд огромные грузовые машины – trucks, дальнобойные великаны.

Об этих грузовиках в Америке слагались песни и легенды, ставились голливудские фильмы, писались романы.

Зачем они здесь стояли?

Что перевозили под покровом ночи?

Возможно, узбекские дыни?

Или рабов из Африки и Вьетнама?

А может, человеческие органы: сердца, селезёнки, замороженные пенисы, канистры с кровью?

Или гробы, набитые героином и кокаином?

Или крокодильи, змеиные, лягушачьи кожи?

Или протонные суперкислоты?

Или атомные боеголовки и баллистические ракеты?

Или платиновые, золотые, серебряные монеты?

Или морскую пену для телевизионного сериала об Афродите?

Или Левиафана в жидком формальдегиде?

Или искусно сделанных кукол в размер годовалого ребёнка, испражняющихся и мочащихся на своих маленьких владельцев, когда они не подчиняются своим батям и мамашкам?

Или радиоактивные отходы, предназначенные для захоронения на Камчатке?

Или хлорированные куриные ножки?

Или мутантов-тысяченожек?

Или контрабандную парижскую парфюмерию, превращающую поганые американские рожи в божьи лики?

Мне некому было задать эти вопросы: кабины грузовиков были пусты, водители куда-то смылись.

Куда же они все подевались?

Возможно, пошли к Лоретте?

Она лежит сейчас на горе кукурузных початков и показывает им свою страшную сладкую могучую вульву!

Какой ужас!

Какая утрата!

22

Мне расхотелось искать Лоретту.

Вместо Лоретты я нашёл на тротуаре пятьдесят центов.

Может, это к удаче?

Или к неминуемому провалу?

Я сжимал монету в кулаке и взывал: «Лоретта, где ты?!»

Но её нигде не было видно.

От Лоретты осталась только память.

Но где память, там и потеря.

Память и есть потеря.

Потери всюду, одни потери.

Я вдруг испугался, что потеряю всё, что у меня осталось.

А что у меня осталось?

Да ничего, кроме Берроуза и его дома!

Вдруг я и их потеряю?

Я смертельно испугался.

О боже!

Я решил немедленно вернуться к Берроузу: он был моим последним ориентиром во вселенной.

IRWINов и Лоретту я уже потерял, но Берроуз ещё оставался.

Скорей, скорей к Берроузу и Грауэрхольцу!

Часть пятая. Патти Смит и Gunshot Painting

1

Дверь знакомого дома была приоткрыта.

На пороге