— Вы таки режете, без ножа режете, — уже плаксивым голосом ответил Ковальчук.

Свеча разгорелась, фитиль вытянулся, воск скатывался большими каплями и застывал на пальцах. Но Найдёнка этого не замечала. Она слушала. И вдруг Анч спросил:

— Послушайте, ваша дефективная, наверное, спит?

Скрипнул стул, и послышались шаги. Найдёнка отскочила от стены, дунула на свечу и пальцами сжала фитиль. Свет погас, и всё погрузилось во тьму.

Ковальчук отодвинул дверь в чулан, зажёг спичку, посмотрел на девочку, согнувшуюся калачиком, и вернулся назад к Анчу.

— Пока что, — говорил фотограф, — я могу выдать вам три тысячи рублей.

— И вы обещаете мне за границей обеспечение?

— Безусловно. Но это, как и мой аванс, надо отслужить.

— То есть…

— О, дело не очень сложное. В Соколином выселке сейчас пребывает профессор Ананьев. Об этом я узнал от вас два часа тому назад.

Слова «профессор Ананьев» что-то напомнили Найдёнке. Ах, ну да, это фамилия той девушки, которая приходила днём…

— Вас интересует этот профессор? — спросил Ковальчук.

— Да. Нам нужно знать каждое его движение. Он здесь отыскал торианитовый песок. Поэтому я задержусь на какое-то время. А вы тем временем будете выполнять обязанности моего помощника.

— Ну, а потом?

— Когда мы выполним наше задание, — слова Анча звучали многозначительно, — мы покинем остров вместе. Перебраться через границу не так сложно, как вы думаете.

— Да… да… Но всё-таки… мне не совсем понятно это задание…

— Вот какой вы недотёпа… Торианитового промысла на острове быть не должно. Вот и всё! — выразительно заключил Анч.

— А профессор Ананьев?

— У него больное сердце. Доктора опасаются, что он долго не проживёт. Понимаете?

— Та-а-ак… та-а-ак… Ну а если я не согласен?

— Можете заявить на меня, но не надейтесь, что вам простят 1918 год. У нас материалов больше чем надо… Во-вторых, можете быть уверены, что руки у нас длинные. В-третьих, если вы ещё раз обдумаете ситуацию, в которую попали, то согласитесь, что этот выход из вашего положения — самый лучший. Вы удовлетворите свою скрытую ненависть и получите немалое вознаграждение… А пока что будем ложиться спать. Спокойной ночи.

Найдёнка слышала, как кто-то вышел во двор, и всё стихло. Она лежала с открытыми глазами и не могла заснуть. Она надеялась услышать ещё что-нибудь. Но в комнате было тихо.

Анч выкурил перед сном папиросу и смотрел в окно на двор, освещённый лунным светом, по которому задумчиво от калитки до огорода и назад прохаживался Яков Ковальчук. Анч так и оставил его ходить и думать, а сам достаточно спокойно устроился на кровати инспектора.

Сон убегал от Найдёнки. Редко бывали такие случаи, когда она не засыпала сразу. Девочка мало поняла из того, что услышала. Но для неё было ясно, что человек, который к ним прибыл, подговаривал Якова Степановича на что-то плохое. Зная инспектора, она почти не сомневалась, что он на это плохое дело согласится. Они что-то задумали против отца той девушки.

Найдёнка очень редко появлялась в Соколином. Выселок она не любила. Хулиганы-мальчишки кричали «дефективная» и сбегались смотреть на неё, будто на диковинного зверя. Тётки жалостливо качали ей вслед головами, а взрослые рыбаки почти не обращали на неё внимания.

О профессоре Ананьеве и его дочери она узнала только за день до того. Девушка в сандалиях произвела на неё большое впечатление тем, что пришла выразить благодарность. Найдёнка почти не помнила, чтобы кто-то когда-то её благодарил. Разве что какой-нибудь рыбак автоматически говорил «спасибо» за кружку воды. Теперь она во второй раз услышала об Ананьеве. Странное у него имя — «профессор». Ну, да всякие имена бывают. Девочка снова и снова обдумывала случайно подслушанный разговор. Она не любила Якова Степановича. Более того: она его боялась и ненавидела, хотя и привыкла подчиняться ему беспрекословно. Единственным человеком, о котором Найдёнка вспоминала со слезами на глазах, была умершая жена Ковальчука. Но после её смерти девочка осталась под присмотром инспектора и больше не видела ласки.

Был ещё один человек, к имени которого она относилась почти с благоговением, но видела этого человека очень редко, а чтоб разговаривать — так и вообще никогда. Это был Лев Ступак.

Когда-то какой-то рыбак в шутку сказал при ней другому, что она Лёвкина крестница, а потом объяснил, что она когда-то была спасена благодаря Лёвке. Она потом спросила об этом Ковальчука. Тот рассердился, накричал на неё и сказал, что спас её он, а не Лёвка, который был тогда ещё сопляком. Найдёнка не верила инспектору и спросила потом об этом какую-то тётку, та подтвердила слова рыбака.

Вспоминая свою беспросветную жизнь, девочка к маленькому числу тех, кого любила, теперь причислила новую знакомую — Люду Ананьеву. Думая о ней, она наконец заснула.

12. НА ПЕСЧАНОМ ХОЛМЕ

В центральной части острова, ближе к проливу, вздымались две конусоподобных верхушки песчаного холма. Этот холм напоминал огромного верблюда, который лежит на земле, низко опустив голову. На Лебедином этот холм казался настоящей горой, хотя высота его была не более тридцати метров. Он протянулся метра на полтораста с северо-запада на юго-восток, беря начало от маленького озера. Холм покрывал ковёр из жёстких трав, среди которых цвели кусты шиповника. Там достаточно было копнуть грунт сантиметров на сорок, чтобы добыть под чернозёмом серый песок с чёрными зёрнами. Об этом необычном песке жители Лебединого острова знали давно. Впервые его обнаружили пастухи, но он оказался никому не нужен, и никто им не интересовался. Лежал холм от выселка приблизительно километров за шесть. Во время одной экскурсии Андрей Ананьев заинтересовался этим холмом и открыл в нём торианит.

Вскоре после возвращения профессора на остров, однажды утром, он вышел с Людой в направлении песчаного холма. Вооружённые лопатками, молотками, компасами и рулеткой, шли они по высокой траве, слушая щебет птиц и провожая глазами чаек, пролетающих над островом. Когда высохла роса, они уже подошли к подножию холма. Профессор решил обмерить холм, прокопать в нескольких местах грунт и приблизительно определить положение поверхностного слоя торианитового месторождения.

— Нам нужно поставить здесь палатку, — сказал отец, — если уже серьёзно браться за работу. В палатке можно спрятаться от солнца, отдохнуть и в ней же оставлять инструмент.

— А то и совсем сюда перебраться на несколько дней, — предложила Люда.

— Совсем — нет, потому что в этой канаве, наверное, есть малярийные комары, на ночь здесь оставаться не следует.

— Но ведь на острове о больных малярией ничего не слышно.

— Это не значит, что здесь нет малярийного комара. Анофелес может жить и без малярии.

— Но если