Русские еще не двинулись на Джизак, а в Бухаре учащиеся медресе, духовенство и улемы уже подняли крик, что всем старым и молодым, простым людям и знатным надо идти на священную войну против неверных. Эмир, когда ему рассказали об этих событиях, удивился и волей-неволей вынужден был выступить в поход и стал готовить войска. Снарядив армию всем необходимым для похода, он поспешно выступил из города с большим войском и велел вывести тридцать пушек и несколько верблюдов с боеприпасами. Когда они вошли в соприкосновение с врагом, порох и ядра все еще были в Бухаре. Все снаряжение было в беспорядке, а порох для ружей был такой мокрый, что нужен был целый костер, чтобы он вспыхнул.

После выступления войска в городе раздался всеобщий призыв к священной войне. Ночные сторожа стучались в двери и кричали: «Поторапливайтесь!» Горожане, которые никогда в жизни не слышали звука выстрела и не участвовали в сражении, полагали, что священная война — нечто подобное борьбе или конским скачкам. И каждый вышел с трехгазовой дубинкой в руке, а некоторые привязали к концам дубин куски железа, чтобы ответить ударом на удар противника.

Да, странные дела тогда творились! Улемы призывали к священной войне, сами не зная, когда и в силу чего она необходима, как вести ее. Никто не интересовался, каков противник и чем он вооружен, в каких случаях следует объявлять всеобщий призыв на войну. Люди не понимали, для чего существует войско, поглощающее доходы целой области, зачем народу содержать это войско. Они не знали, что всеобщий призыв нужен тогда, когда войско потерпит поражение, все воины будут убиты и некому уже будет сражаться, что только тогда дойдет очередь до простых подданных. Ведь на то они и содержат войско, чтобы оно защищало их от врагов, став щитом против стрел. Воины задолго до войны получают цену за свою кровь, вовсе не народ должен воевать, чтобы защищать войско. В мирное время войско сосет кровь подданных, а во время войны оно посылает их на сражение — нечего сказать, новый порядок, которого не знает ни одна страна.

На самом же деле правители, когда предвидится опасность со стороны неверных, обязаны обучать подданных стрельбе и иным средствам обороны, чтобы они могли в необходимый час объявить всеобщий призыв. А всеобщий призыв, объявленный согласно шариату, означает, что ему подлежат подготовленные люди, а не толпы женщин. Если же призыв относится и к женщинам, то это означает, что поскольку мужчины обучаются обращению с оружием, то и женщины должны обучаться. Следовательно, подданные должны отправляться на войну только при знании военного дела, если хотят отразить неверных. И вовне не следует отправлять толпы бедняков, равных женщинам по своему положению, на убой, когда войско не ведет никаких военных действий. Не говоря уже о неспособности и слабости таких правителей, они подобными действиями навлекают на себя ответственность за невинно пролитую кровь большого числа людей и не могут отразить вторжения неверных. Напротив, они только совершают бесполезные действия, основанные на невежестве и ограниченности.

Короче говоря, таким путем было собрано огромное войско. Люди разных сословий, одни с энтузиазмом, другие с. отвращением, шли на войну, как полагали некоторые, на десять дней, как думали иные — на месяц. Видя это сборище, которое раскинулось в длину и ширину на два фарсаха, его величество эмир решил, что этим походом он дойдет с победой до Петербурга — столицы империи. Он не знал, что:

«Разбросанное войско не пригодится в деле,

Две сотни воинов лучше сотен тысяч необученных»

Эмир важно и торжественно делал малые привалы через каждый полфарсаха и пребывал на больших стоянках подвое суток: звуки литавр, барабанов и труб подирались до небосвода. Он вел себя так, словно Фаридун и Афрасияб[37] находились в его свите.

Приблизительно за два месяца он дошел до Сыр-Дарьи и остановился в местности Сассик-Куль. Газии благословенного войска еще до прибытия на место раскаялись в своем участии в священной войне и стали выискивать способы бежать, так как в пути их скудные припасы иссякли и им пришлось просить подаяние.

Русские же не знали истинного положения вещей у противника и были в тревоге. Они даже склонялись к перемирию, так как по историческим книгам знали о могуществе Тимуридов и узбекских ханов. К тому же они видели перед собой войско, которое словно саранча, покрывало всю равнину и опасались несчастия. Они посылали людей и писали письма, но это не подействовало на правителей нашей несчастной страны — или они сами не поняли противника, или не смогли убедить эмира. Волей-неволей два войска столкнулись. Раздались звуки труб. Русских там было всего полторы-две тысячи, но они наступали словно железная стена, а газии нашего войска с каждым их шагом отступали назад, чтобы окружить русских, заманив их предварительно в пересеченную местность, и захватить в плен.

Там, где остановился эмир, был разбит роскошный шатер. До поля сражения было пол-фарсаха, так что доносился гром барабанов. Эмир сидел в тени навеса и играл в шахматы, а перед ним рассказчики и певцы рассказывали и пели газели, а сам он постукивал ногой в такт барабану. Время от времени он посылал слуг сказать начальнику артиллерии Салимбию и командующему войском Шерали, чтобы они не давали воинам грабить казну русских и захватили бы побольше пленных, дабы использовать их на военной службе в эмирате.

В тылу войска, туркмен Яхъяхаджа, исполнявший должность ахувда, забросив за плечо свободный конец чалмы и держа в руках большой лист бумаги, при всей своей глупости, призывал народ к священной войне и стойкости. А русские, между тем, захватили наши пушки и дали по газиям несколько выстрелов картечью. Все ждали только повода к бегству и пустились наутек. Раньше всех бежал, бросив чалму и лист, ахунд, Яхъяхаджа. Когда донесли эмиру, что войско изменило ему и бежало, растерявшийся эмир не успел даже повязать чалму и одеться, бросил шахматы, вскочил на взнузданного скакуна с простым, без украшений седлом, и поскакал в чем был.

Наш народ ни разу не участвовал в войнах с регулярными войсками и не слышал о них, если и слышал, то не верил. Поэтому газии не знали, что победившая армия не преследует бежавших воинов, и все мерили на свою мерку. Они побросали все, что было на них и разбрелись в разные стороны, куда глаза глядят, так что часть их, отступая, угодила прямо к русским частям. Русские, узнав о том, что случилось