за Ларошфуко, что мы ведем себя хорошо, поскольку у нас не хватает силы характера вести себя плохо. Когда П. У. Бриджмен утверждал, что ученые в особенности склонны признавать и исправлять свои ошибки потому, что в науке ошибка обязательно будет кем-то обнаружена, его сочли оспаривающим добродетель ученых.

Время от времени прогресс в области физических и биологических технологий, как представляется, угрожает ценности или достоинству, уменьшая шансы заслужить похвалу или восхищение. Медицинская наука уменьшила необходимость страдать молча и возможность вызвать восхищение. Пожаробезопасные здания не оставляют места для храбрых пожарных, безопасные корабли – для храбрых моряков, безопасные самолеты – для храбрых пилотов. В современной конюшне нет места Гераклу. Когда изнурительная и опасная работа больше не требуется, трудяги и храбрецы выглядят глупо.

Литература достоинства вступает здесь в конфликт с литературой свободы, где отдается предпочтение уменьшению аверсивных свойств повседневной жизни, поскольку поведение становится менее тяжелым, опасным или болезненным. Стремление к достоинству личности иногда преобладает над свободой от аверсивной стимуляции – например, когда, не считаясь с медицинскими вопросами, безболезненные роды принимаются не так охотно, как безболезненная стоматология. Военный эксперт Джон Фуллер писал: «Высшие военные награды даются за храбрость, а не за ум, и внедрение нового оружия, принижающего индивидуальную доблесть, встречает неприятие»[31]. Против некоторых средств экономии труда до сих пор выступают на основании того, что они снижают ценность продукта. Например, ручные пильщики, по всей видимости, выступали против введения лесопилок и разрушали их, поскольку под угрозой оказались их рабочие места. Важно и то, что лесопилки снижали ценность людского труда, уменьшая стоимость распиленных досок. В этом конфликт. Однако свобода обычно побеждает достоинство. Люди восхищаются тем, что кто-то подвергается опасности, боли и тяжелому труду, но почти каждый готов отказаться от похвалы за это.

Технология поведения дается не так легко, как физическая и биологическая, так как угрожает слишком многим оккультным признакам. Алфавит – великое изобретение, позволившее людям хранить и передавать сведения о своем вербальном поведении и без особых усилий учиться тому, чему другие учились упорным трудом. То есть учиться из книг, а не в непосредственном, возможно болезненном, контакте с реальным миром. Пока люди не поняли исключительных преимуществ возможности учиться на опыте других, очевидное разрушение личных достоинств вызывало возражения. В «Федре» Платона египетский царь Фамус заявляет: те, кто учится по книгам, имеют лишь видимость мудрости, а не саму мудрость. Просто прочитать то, что кто-то написал, менее похвально, чем сказать то же по тайным причинам. Человек, читающий книгу, кажется всезнающим, но, по словам Фамуса, он «ничего не знает». А когда текст используется для облегчения запоминания, память отходит на второй план. Читать менее похвально, чем излагать заученное. Существует множество иных способов, с помощью которых, уменьшая необходимость в изнурительной, болезненной и опасной работе, технология поведения уменьшает шанс вызвать восхищение. Логарифмическая линейка, счетная машина и компьютер – враги математического ума. И здесь выигрыш в свободе от аверсивной стимуляции может компенсировать потерю восхищения.

Иногда кажется, что, не считая технологических приложений, никакого компенсирующего выигрыша нет, если достоинство или ценность уменьшаются в результате фундаментального научного анализа. Природа научного прогресса такова, что функции автономного человека одна за другой отходят по мере лучшего понимания роли окружающей среды. Научная концепция выглядит унизительной – в итоге не остается ничего, что автономный человек мог бы поставить себе в заслугу. Касательно восхищения в смысле изумления, восхищает нас поведение, которое мы пока не можем объяснить. Наука, естественно, стремится к более полному объяснению поведения; ее цель – уничтожение тайны. Защитники достоинства будут протестовать, тем самым откладывая достижение, за которое, в традиционном понимании, человек получил бы наибольшую похвалу и за которое им бы больше всего восхищались.

Мы признаем достоинство или ценность человека, когда воздаем ему должное за его действия. Размер благодарности обратно пропорционален очевидности причин поведения. Если мы не знаем, почему человек ведет себя так, как ведет, мы относим его поведение на его счет. Мы пытаемся получить дополнительные заслуги, скрывая причины, по которым ведем себя определенным образом, или утверждая, что действовали по менее веским причинам. Мы избегаем ущемления заслуг других, незаметно контролируя их. Мы восхищаемся людьми в той мере, в какой не в состоянии объяснить их поступки, а слово «восхищаться» означает «удивляться». То, что можно назвать литературой достоинства, заботится о сохранении заслуг. Она может выступать против технологических достижений, включая технологию поведения, поскольку они лишают шансов восхищаться, и против базового анализа, потому что он предлагает альтернативное объяснение поведения, за которое сам человек ранее был удостоен похвалы. Таким образом, литература сама встает на пути дальнейших достижений человека.

4. Наказание

Свобода иногда определяется как отсутствие сопротивления или ограничений. Колесо свободно вращается, если в подвеске мало трения, лошадь освобождается от столба, к которому привязана, человек избавляется от ветки, за которую зацепился, взбираясь на дерево. Физическое ограничение – очевидное условие, которое кажется особенно полезным для определения свободы, но в отношении некоторых важных вопросов это метафора, причем не очень удачная. Людей действительно контролируют путы, наручники, смирительные рубашки, стены тюрем и концентрационных лагерей. Однако то, что можно назвать поведенческим контролем, – ограничение, налагаемое условиями подкрепления, – совсем другое дело.

За исключением случаев физического сдерживания, человек свободен и сохраняет достоинство меньше всего, когда ему угрожает наказание, а это, к сожалению, происходит часто. Оно распространено в природе, а мы многому учимся у нее. Ребенок неуклюже бежит, падает и получает травму; он дотрагивается до пчелы – и его жалят; он берет кость у собаки – и его кусают; в результате он учится не повторять подобных вещей. Именно чтобы избежать различных форм естественного наказания, люди построили более комфортный и менее опасный мир.

Слово «наказание» обычно используется для обозначения условий, намеренно созданных другими с целью подкрепления. (Наказание не следует путать с аверсивным контролем, с помощью которого людей побуждают вести себя определенным образом. Наказание используется, чтобы побудить людей не вести себя определенным образом.) Человек прибегает к нему, критикуя, высмеивая, обвиняя или физически нападая на другого, чтобы подавить нежелательное поведение. Государство часто определяется в терминах карательной власти, а некоторые религии учат, что за греховным поведением последует вечное наказание самого ужасного рода.

Следует ожидать, что литература свободы и достоинства будет выступать против подобных мер и стремиться к «миру, где наказание распространено меньше или отсутствует вообще». До определенного момента так и было. Однако карательные санкции все еще распространены. Люди по-прежнему контролируют друг друга чаще через порицание или обвинение, чем через одобрение или похвалу. Армия и полиция остаются самыми мощными рычагами власти, прихожанам время от времени напоминают об