— Конфликт налицо, — промолвил староста общины алянов.

Вновь зазвучали голоса: «Не поделили власть». — «Это точно». — «Они убралиЗервана и его племянника». — «Я же говорил, что во всём виноваты моруны». — «Убийцы».

Кебади не по-стариковски резво вскочил:

— Сперва разберитесь, а потом обвиняйте!

— А твой дед, — произнёс пожилой заседатель, встряхнув реденькими волосами. — Кстати, как его зовут?

— Шаан. Пора бы запомнить.

— Слепой Шаан — лжец!

Кебади устремил взгляд на Адэра:

— В тетради его исповедь. Перед смертью не врут.

— Хочу верить, — проговорил Адэр, жалея, что заранее не просмотрел письма и не подготовился к собранию.

— Ваш дед исповедовал ирвин? — спросил священник.

— Да, святой отец, он исповедовал вашу веру, — ответил Кебади, опустившись настул. — Я не верю в Бога, поэтому не отдал тетрадь вашим служителям.

Священник облокотился на стол и прижал кулак к губам, словно запрещая себе говорить.

— Моруны хотели захватить власть и убили мальчика, — промолвил преподаватель. — Теперь я полностью доверяю слухам и документам, которые мне прислал многоуважаемый…

— Моруны не убивали ребёнка, — произнёс священник еле слышно.

— Что вы сказали? — спросил Адэр.

Тяжело вздохнув, священник убрал кулак от губ и обвёл заседателей взглядом:

— Прошу не обсуждать наши религиозные каноны и прошу не задавать лишних вопросов.

Мужи ответили кивками.

— Последователи религии ирвин боятся, что умрут внезапно и не успеютисповедаться, — начал священник. — Многие всю жизнь пишут предсмертную исповедь. У некоторых грехов хватает на две, а то и на три тетради.

— Писатели, — заметил кто-то язвительно.

Кангушар похлопал ладонью по столу:

— Не умеете держать слово?

— Когда человек умирает, родственники передают его исповедь в храм, — продолжил священник. — Чаще человек сам приносит, когда начинает себя плохочувствовать. Служители отпускают грехи и отправляют исповеди в архив конфессии.

— Так вот где надо искать историю, — пробубнил Кебади.

Священник пропустил его слова мимо ушей:

— После расшифровки первой страницы тетради, где говорилось о могиле Зервана, я решил просмотреть архив. Я и мои помощники полгода листали бумаги. Нам, можно сказать, повезло. Мы не просмотрели и сотую часть…

— Говорите, — велел Адэр, не выдержав затянувшегося молчания.

— Я знаю, что нельзя открывать тайну исповеди, но пусть меня простит душа, отмоленная моими предшественниками и благодаря их усилиям попавшая в рай. Моруны не убивали внучатого племянника Зервана.

— А кто его убил? — спросил преподаватель.

— Никто. Я не могу назвать имя свидетеля, чтобы его душе спокойно жилось нанебесах.

— Ваш свидетель написал, как умер мальчик?

— В роду Грассов все мужчины страдали пороком сердца. Наследственная болезнь. Зерван был болен, и его племянник тоже был болен.

— Что за ерунда? — воскликнул заседатель с реденькими волосами. — Кто-нибудь слышал, что Зерван болел?

— Болезни королей держатся в строжайшей тайне, — произнёс Кангушар. — О них знают только ближайшие родственники, верные слуги и врач. Народу сообщают, когда король уже при смерти.

Взгляды заседателей перекочевали на Адэра. Он подтвердил:

— Это так.

— А я-то думал: почему короли никогда не болеют, а умирают за неделю? — промолвил староста общины алянов. — Один вы не побоялись сказать всем, чтобольны. Помните? Прошлой зимой. Или вы были при смерти?

— При смерти, — кивнул Адэр.

Перед внутренним взором возникли разодетые в шубы святые отцы, столпившиеся в разрушенном храме морун. Адэр тогда замёрз до ужаса: в рубахе на голое тело, босиком. Хорошо, хоть штаны не снял, отморозил бы всё к чёрту.

— Зерван переступил опасный порог, его жизни ничто не угрожало, — вновь проговорил священник.

— Не угрожало? — подал голос тучный заседатель. — А кто умер от горя? Крепкий, здоровый мужчина переносит любую беду стойко и с достоинством.

— Племянник оказался слабее, — продолжил священник. — Он переживал оЗерване. Волновался перед коронацией. Волновался так сильно, что слёг. Человек, о чьей исповеди я сейчас говорю, дежурил возле его постели. Ребёнок умер ночью, во сне. А утром поползли слухи, что в спальне нашли кольцо моруны. Человек испугался, что его уберут, как ненужного свидетеля, и сбежал из Лайдары. Он очень раскаивался. Ведь если бы он не трясся за свою жизнь и рассказал всё, как на духу, не было бы охоты на морун.

— Когда вы отпускаете грехи, вы не читаете исповеди? — поинтересовался Кебади.

— Не отвечу. Это таинство.

— Как этому можно верить? — спросил преподаватель.

— А этому верить можно? — произнёс Адэр, постучав пальцем по конверту.

— Это предоставил уважаемый человек. А он… — Преподаватель кивнул в сторону священника. — Он вообще не собирался нам рассказывать.

— Я не хотел грешить. Если бы не вы со своими обвинениями… И зачем моему свидетелю лгать на себя перед смертью? Он уже ничего не мог изменить.

— Возможно, это крупица правды, — согласился Адэр, приподняв конверт, и указал на священника. — И это крупица правды. И обе крупицы вполне совместимы. Отныне никаких слухов. Опираемся только на свидетельства очевидцев ирасшифровываем тетрадь. Все свободны. Герцог, останьтесь.

Тихо переговариваясь, заседатели потянулись к двери. Адэр подошёл к окну, раздвинул шторы и распахнул рамы.

— Ваше Величество, — произнёс Кангушар, вынырнув из-за плеча.

— Хорошее собрание, герцог.

Кангушар улыбнулся:

— Впервые вижу вас счастливым.

— Хорошее собрание, — повторил Адэр, жмурясь от солнца. — Сейчас поедемискать на картинах Хранителя Власти.

— Это мог быть любой советник.

— Сомневаюсь.

— Попробуем вычислить, — проговорил Кангушар, пристально рассматривая Адэра. — Местные дворяне интересовались, сможете ли вы с ними встретиться, или им приехать в Мадраби? Кстати, один из них ваш придворный. Здесь оказался по долгу службы.

— Встречусь. Но сначала посмотрим картины.

Поклонившись, Кангушар ушёл. Присев на подоконник, Адэр окинул опустевшую комнату взглядом. Уютная, светлая, и часы совсем не нужны.

***

Коллекция раритетов и фамильные реликвии династии Грассов хранились в замке, в котором два года назад морской народ пережидал наводнение, шторм и лютый мороз. В этом же замке находилась резиденция правителя, пока в его голове не зародилась идея превратить пустошь в цветущий сад.