что лихо они в свое время хлебали полной ложкой и досыта. И все как один без масок, что меня не удивило – от таких парней ковид сам убежит, чтобы не накостыляли.

– Морды вы мои родные, как же я рад всех вас видеть! – сказал Игорь. – Только времени сейчас у нас нет, чтобы сесть и встречу отметить. Ну да ничего! Не в последний раз видимся. Еще успеем!

– Ты, Кино, все грозишься, – язвительно усмехнулся какой-то парень, сидевший прямо рядом с дверью лицом ко всем остальным. – Звезду-то мы обмыли, а вот звездочку ты замылил!

– А вот нечего было уезжать, Рамзес, – не менее язвительно ответил Игорь. – Тогда и ты с нами мою звездочку обмыл бы!

– Ну если только в чае, ничего крепче не пью – работа не позволяет. Так, вприглядку напиваюсь: на ваши пьяные рожи посмотрю – и наутро башка трещит, – печально повесил голову Рамзес, но физиономия у него была до того продувная, что в его грусть как-то не верилось.

– Отставить хохмочки! – уже серьезно сказал Маркин. – Что случилось, знаете?

Со всех сторон раздались такие выражения в адрес работников дома престарелых, что Игорь вынужден был рявкнуть:

– Мужики! Здесь дама!

– Мальчики, не смущайтесь! Эта дама за свою работу еще и не такое слышала, – крикнула я в автобус.

– Брысь! Не разлагайте мне коллектив! – цыкнул на меня Маркин и обратился к мужикам: – Что делать, знаете?

– Не первый раз замужем, – ответили ему откуда-то с задних рядов.

– В этом-то я не сомневаюсь, но учтите, что вы теперь люди гражданские, поэтому все в рамках приличия.

– Да мы же эталон галантности! – возмутился Рамзес.

– Да ну тебя! – отмахнулся от него Игорь и распорядился: – Поедете вслед за автобусом ОМОНа. Бин, ты с ними?

– Я на всякий случай на своей, – ответил Иван.

Маркин вышел из автобуса и повернулся ко мне:

– Татьяна, ваше место в партере. И ваше, – это он уже Геворкяну, – тоже. То есть в автобусе прессы, – и показал на микроавтобус. – Надписи на нем нет, но внутри есть корреспондент и оператор.

– Вы что, решили?.. – обалдело воскликнула я.

– Да! Решил! – отрезал он. – Если все окажется так, как вы говорили, то последствия будут для некоторых людей самые печальные. И для этого с нами едет прокурор района. И некая дама из администрации, – язвительно произнес он. – Именно она у нас отвечает за социальную защиту населения. Вот мы все дружно и оценим результат ее работы.

– И где эта дама? Учтите, если она замазана, а по-другому быть просто не может, то обязательно предупредит подельников, – забеспокоилась я.

– Могла бы, если бы у нее еще телефон оставался, – безразличным голосом сказал Игорь. – А прокурор у нас молодой и честолюбивый. Ему сейчас громкое дело позарез нужно, так что он ей свой телефон не даст. А водитель – тем более.

Мы с Сергеем залезли в микроавтобус прессы, где он забился в самый дальний угол и даже закрыл глаза, сделав вид, что спит. Журналист, молодой парень, явно был не менее честолюбив, чем новый прокурор, и точно так же мечтал прославиться. Он тут же набросился на меня с вопросами, только об меня еще и не такие зубры зубы ломали, вот и ему обломилось.

Но вот все расселись по машинам, и мы поехали.

Когда мы добрались до места, была половина восьмого. Никаких фонарей, конечно же, поблизости не было, а фары были выключены, чтобы не привлечь внимание.

Корреспондент и оператор вылезли из машины, пошли на разведку и пропали – вероятно, уже приступили к делу. Я тоже попыталась высунуться, но водитель меня мигом загнал обратно в машину.

Если бы я спала, то даже не проснулась бы, потому что все, что происходило, было бесшумно. Наконец водитель, видимо, получил приказ, и мы тронулись.

Ворота на территорию были открыты, и на снегу на коленях с заведенными назад руками в наручниках стояли какие-то люди, среди которых, кстати, были и несколько женщин.

Маркин стоял посреди двора и изъяснялся с кем-то таким яростным тоном и в таких смачных выражениях, что я предпочла отойти подальше, чтобы не попасть под горячую руку – он был просто в бешенстве.

То, что на снегу стояли задержанные работники дома престарелых, было понятно, но меня интересовала участь дамы из администрации.

Я посмотрела по сторонам и увидела ее. Она стояла в дорогущей норковой шубе, закрыв лицо руками в наручниках, и рыдала в голос, а оператор подъезжал к ней с самых разных ракурсов, чтобы все-таки снять лицо. А стоявший рядом с ней корреспондент задавал один за другим очень неудобные вопросы, но она не отвечала. А зачем? На каждый этот вопрос уже был ответ. В Уголовном кодексе.

– А где директриса? – спросила я у какого-то бойца.

– Вот! – Он кивнул на окно. – Прокурор из нее душу вытаскивает. Можешь посмотреть.

Я подошла и посмотрела в окно. Перед прокурором на столе лежали стопки паспортов и другие документы, он показывал их сидевшей напротив него и рыдающей в три ручья очень приличной женщине, а ей и ответить было нечего.

Да уж! Лопухнулся Ломброзо со своей теорией! Глядя на эту даму, никто бы и не подумал, что она хладнокровная убийца.

– Жаль, что смертную казнь отменили, – процедила я сквозь зубы, вернувшись к бойцу, и спросила: – Слушай, а здесь парень был такой здоровый. Иван. Ты не знаешь, где он?

– Так он старика какого-то на руках из дома вынес и к себе в машину понес, – и он показал куда.

Я бросилась в ту сторону и увидела, что Иван и Сергей укладывали на заднее сиденье джипа какого-то худого, высохшего, еле живого старика.

Когда я к ним подбежала, Иван сказал:

– Нашел я его. Живой. В Тарасов повезем.

– Давайте не будем рисковать, – предложила я. – Ему сейчас врач нужен. Пусть его здесь, в Тепловке, в больнице посмотрят и скажут, можно его перевозить или нет. А если он у вас по дороге умрет? Это на вашей совести будет. Идите и договоритесь с Маркиным, чтобы он врачей