— Вы получили официальный приказ? — Кажется, это спросилосторожный Бутцман.

— Да, — кивнул Хеелих, — у меня есть распоряжение министранациональной безопасности. Мы должны вывезти самые ценные документы из нашегоархива.

— Кто еще знает о нашей операции? — уточнил Нигбур.

— Никто, — ответил Хеелих. — У нас есть приказ министра опроверке архива. Нам придется действовать самостоятельно. Я уже предупредилДамме, что мы собираемся сегодня работать в архиве. Но в план операции он непосвящен. Нам предстоит сложная работа.

— Когда? — Последний вопрос задала Габриэлла. Может, сегоднявечером она должна была встретиться с кем-нибудь из своих многочисленныхдрузей?

— Прямо сейчас, — ответил Хеелих. — Мы начинаем работать.

Москва.

31 октября 1999 года

— Что у вас за манеры, — рассерженно говорил Осипов,обращаясь к Дронго. — Зачем нужно было говорить Шилковскому, что вы нештатныйсотрудник разведки. У вас какая-то болезненная неприязнь к государственныморганизациям. И ваши расспросы о его возвращении в Германию. Он только начинаетприходить в себя. Врачи буквально вытащили его с того света. А вы мучили егосвоими бестактными вопросами.

— Во-первых, подслушивать всегда плохо, — пошутил Дронго, понимавший,что их разговор не только прослушивался, но и был записан дежурным офицером. —Во-вторых, он не такой слабохарактерный, как вы его представляете. Все-таки онбывший сотрудник внешней разведки и офицер, а не барышня. И наконец, в-третьих,я действительно не люблю государственные организации. Но я их не люблю толькопосле августа девяносто первого года. И еще больше — после декабря, когдаименно с них началось разрушение моего государства. Вам легко говорить, ГеоргийСамойлович. Вы остались работать в своей стране, в своем городе, в своейорганизации. Вам не пришлось отказываться от своих взглядов, приносить присягуновым господам и новым режимам. А для меня такой выбор был невозможен.Некоторые из моих знакомых очень неплохо устроились. Они продают себя любомурежиму, готовы приносить присягу кому угодно. Лишь бы за это им хорошо платили.А я всегда помню Конфуция, который сказал: «Благородный муж служит государствудо тех пор, пока это не входит в противоречие с его принципами чести». ХотяКонфуций, кажется, сказал вместо слова «государство» — «государь», а для меняэто еще более неприемлемо. Вот поэтому я с тех пор и не люблю государственныеорганизации. Имея такой аппарат, располагая разветвленной агентурной сетью вовсем мире, вы не смогли и не захотели предотвратить распад своего государства.Как я после этого должен к вам относиться?

— У меня такое ощущение, что нам пора прекращать операцию, —зло сказал Осипов. — Ваши патетические речи больше подходят для митинговкоммунистов, а не для нашего ведомства.

— Думаете, поможет? — пожал плечами Дронго. — Давайте лучшедоговоримся, что вы не будете меня дергать. Я работаю своими методами. Если вымне поручили работу, я ее постараюсь сделать. А каким образом я ее выполню, этомое дело.

— Как угодно, — сухо сказал Георгий Самойлович. — Междупрочим, гонорар мы уже перевели на ваш банковский счет.

— Напрасно. Если я потерплю неудачу, мне придется возвращатьденьги.

— А вы можете потерпеть неудачу?

— Странный вопрос. Вы считаете, что у меня могут бытьгарантии? Вы ведь профессионал.

— Именно поэтому я вас и предложил. Дело обстоит не совсемтак, как вы полагаете. Вам нужно не просто вычислить предполагаемогоинформатора. Боюсь, что нам будут мешать. И мешать с определенной целью.Американцы готовы выложить любые, абсолютно фантастические, суммы, чтобыполучить информацию об агентуре, «законсервированной в Германии». Мыпредприняли очень большие усилия десять лет назад, чтобы сохранить наиболееценных агентов. Очень большие усилия, — повторил Осипов. — И вы даже не можетесебе представить, какой будет нанесен ущерб, если все еще существуют копиидокументов, которые должны были быть уничтожены.

— Неужели ваши аналитики не имеют никаких версий?

— Мы вычислили Нигбура, — объяснил Осипов. — Они полагали,что это Нигбур. Но мы ошиблись.

— Я знаю, чем кончилась ваша ошибка.

— Хватит. Вы себе много позволяете, Дронго. Вы ведьпрекрасно понимаете, что не можете выйти из игры. В течение ближайших дней всебудет решено. И пока мы не найдем информатора, вы будете под самым пристальнымвниманием наших сотрудников. Если мы его найдем, то прекрасно, все будетзакончено. А если не найдем… тогда меня отсюда выгонят и вы вернетесь домой.

— Я подозревал, что вам нельзя доверять, — усмехнулсяДронго. — Только не нужно меня пугать. Чтобы вытряхнуть из меня все секреты,которые мне известны, понадобится работа целого отдела вашего управления втечение нескольких лет. Я уже давно привык ничего не бояться.

— Я вас не пугаю. Я лишь реально смотрю на вещи. Вы согласныпродолжить расследование или будете отдыхать у нас до десятого ноября? Выслишком ценный эксперт, чтобы от вас так просто избавиться.

— Как высоко вы меня оценили. Не нужно меня пугать. Конечно,я полечу в Израиль. И вы прекрасно знаете, что я никогда не останавливаюсь наполпути.

— В таком случае завтра утром вы вылетаете в Тель-Авив.Компания «Трансаэро», вам заказан билет бизнес-класса. Сопровождать вас будутдва наших сотрудника. Они будут вас охранять. Мужчина и женщина. Они полетяткак семейная пара.

— Неужели они могут ввезти оружие в Израиль?

— Зачем? — удивился Осипов. — Профессионалы умеютдействовать и без оружия. Они настоящие специалисты. Вы немного отстали отжизни, Дронго. Сейчас можно обеспечить настоящую охрану и без револьверов. Этоуже вчерашний день.

— И наблюдение за мной?

— И наблюдение за вами, — кивнул Осипов. — Завтра утром вывылетаете в Израиль. Кстати, вы еще не сказали, как вам понравился Шилковский.

— Он действительно был так плох?

— Очень плох. Пуля попала в позвоночник. Мы нашли его втаком тяжелом состоянии, что даже не хотели вывозить из Берлина. Думали, невыживет. Парень оказался живучим. Но обратно в Берлин мы его, конечно, неотпустили. Ведь прошло столько лет.

— Вы не выясняли, почему на них напали? Кому понадобилось ихубивать? Шилковский был прав, когда говорил, что только вам было выгодно ихубрать, после того как они сдали вам документы.

— Какая чушь, — поморщился Осипов. — Вы мыслите стандартнымикатегориями прошлого. Зачем нам их убирать?

— Очевидно, смерть Нигбура несколько отличается от«стандартных категорий прошлого»? — иронически спросил Дронго.

— С вами невозможно разговаривать, — разозлился Осипов. —Нет, тысячу раз нет. Зачем нам нужно было сначала стрелять в Шилковского, азатем его спасать? Мы бы пристрелили его на месте. Но нам было важно узнать,кто и почему решил напасть на них. Нам важно было понять, кто был предателем вэтой группе и кто знал о нашей акции. И все эти годы мы пытались узнать, но унас ничего не получилось. Повторяю — мы этого не делали. И мы до сих пор незнаем, кто и почему напал на них.