Хеелих увидел, как к нему медленно приближаются двачеловека. Он сжал в руках автомат и сделал несколько шагов по направлению кним.

— Хеелих! — громко окликнул его один из незнакомцев.Полковник растерянно опустил автомат. Он узнал этот голос. Он не мог бы егоперепутать ни при каких обстоятельствах. Значит, все нормально. Все так идолжно быть, если перед ним этот человек. Значит, согласие на вывоз документовбыло получено на самом высоком уровне.

— Я здесь, — ответил Хеелих.

Они подошли совсем близко. Один из них был представителемсоветского КГБ.

— Мы привезли, — сообщил Хеелих. Он не стал объяснять, чтоименно. Они знали, о чем идет речь.

— Грузите в наши автомобили, — предложил представительМосквы, — вы успели, Хеелих. У вас с сегодняшнего вечера уже нетгосударственной границы с Западным Берлином, и любой посторонний можетпроникнуть в здание вашей организации.

— Я знаю, — ответил Хеелих. Он повернулся и махнул рукой,разрешая автомобилям приблизиться. Бутцман дал газ и медленно поехал к нему. Заним также не спеша двинулся микроавтобус. Когда первая машина поравнялась сним, Хеелих наклонился к Бутцману: — Поезжай вперед, пусть они следуют затобой. Вас уже ждут, чтобы выгрузить документы.

Когда мимо проезжал микроавтобус, он увидел напряженные лицаМенарта и Шилковского. И кивнул им головой, подтверждая, что все в порядке.

— Почему так случилось? — спросил Хеелих, обращаясь к обоимпредставителям. — Разве нельзя было этого предусмотреть?

Советский представитель нахмурился. Он ничего не сказал,только чертыхнулся. Немецкий оказался более выдержанным.

— Вы слышали сегодняшние новости? — спросил он. — ИзПолитбюро выведены Беме, Ланге, Хемнитцер, Вальде.

— Их только вчера избрали, — вспомнил Хеелих. Он понял, очем именно ему говорил Дамме.

— Вчера, — кивнул его собеседник, доставая сигареты, — асегодня вывели. Такие у нас теперь правила, полковник. Поэтому не нужно ничемуудивляться.

Хеелих замолчал. Он обернулся и заметил, что на него смотритГабриэлла. Он всегда ей нравился. Полковник знал об этом, она ему самапризналась еще в прошлом году. Но он запретил себе даже думать о ней, понимая,что подобные отношения могут помешать их работе. Кажется, она обиделась на негои не скрывала своей этого.

— Что нам делать? — несколько напряженным голосом спросилаГабриэлла. Возможно, она услышала последние слова собеседника Хеелиха.

Очевидно, задавая вопрос, она имела в виду не положение ихгруппы, а состояние их страны. Но полковник Хеелих не знал ответа.

— Ничего, — ответил он. — Мы возвращаемся в город черезнесколько минут. Как только закончим.

Он впервые подумал, что две страны могут объединиться водну, и тогда ему не будет места в этой большой стране. Он был на хорошем счетуу руководства и слишком часто выполнял деликатные поручения Министерствабезопасности, переправляя нужных людей из Западной Германии в Восточную. И невсегда с их согласия. Такое не прощается. На его счету было еще несколькогромких дел. В Восточной Германии он получил за них благодарности и ордена. ВЗападной его обвинят в пособничестве террористам и дадут пожизненноезаключение. Он подумал, что не сядет в тюрьму ни при каких обстоятельствах.Скорее, предпочтет самоубийство.

Подбежал Менарт.

— Мы закончили. Все в порядке, полковник. Но, кажется, уменя спустилось колесо.

— Потом разберемся, — отмахнулся Хеелих, — сейчас уезжаем.Надо торопиться. Садитесь в машины.

— Спасибо, полковник, — протянул ему руку советскийпредставитель. — Вы выполнили свою работу.

— Я служил своей стране, — строго ответил Хеелих, — и еслибы не эта ситуация… Никто бы меня не заставил сдать вам наши документы. Никто.

Он повернулся и взглянул на немецкого представителя. Тотстоял с поникшим видом. У него не хватило мужества протянуть на прощание руку.

— Прощайте, — кивнул полковник. — Надеюсь, мы еще повоюем занашу страну.

Когда они расселись по машинам, Хеелих обратился к Бутцману.

— У тебя нет лекарства от головной боли?

— Что? — изумился Оливер Бутцман. — У вас болит голова? Впервыеза столько лет, полковник.

— Голова, — кивнул Хеелих, — наверно, это головная боль. Ядаже не знаю, как это назвать.

Ему оставалось жить около пятнадцати минут.

Тель-Авив.

1 ноября 1999 года

Дронго заказал обед в номер и ждал, когда наконец сможетпозвонить Бутцману. Когда часы показали шестой час, он вышел из своего сюита ипрошел в номер, где разместились Лариса и Андрей. На этот раз он постучал.Дверь открыл Андрей. Увидев Дронго, он приветливо кивнул и впустил его. Ларисасидела в кресле и читала газету. Дронго отметил, что газета была на английскомязыке.

— Мне пора звонить, — пояснил он.

Она холодно посмотрела на него.

— Вы могли бы позвонить из своего номера, — заметила Лариса.

— Хорошо, — кивнул Дронго, — я так и сделаю. Но я хотел, чтобывы знали. Мы ведь работаем вместе.

— Вы всегда так себя ведете, — поинтересовалась Лариса, —или только по отношению к женщинам.

— Я чувствую себя некомфортно, когда человек изначальнонастроен ко мне плохо, — признался Дронго. — Нам будет трудно работать вместе,— сказал он достаточно серьезно.

— У меня нет права выбора, — пожала она плечами. — Вернемсячерез неделю в Москву, и вы сможете выбирать себе других сопровождающих.

— Это не обязательно. — Невозможно было понять, когда оншутит, а когда говорит серьезно. — Наша вчерашняя встреча доставила мне большоеудовольствие.

Она вспыхнула, чуть покраснела. Андрей смотрел на них, непонимая, о чем они говорят.

— Я позвоню отсюда, — сказал Дронго. — Если за нами следят,значит они все равно будут прослушивать оба телефона.

Он подошел к аппарату, набрал номер и, когда услышал ответ,попросил на английском языке Оливера Бутцмана. Женский голос попросилподождать. Дронго помнил, что вместе с Бутцманом в Израиль переехала его мать,жена и две дочери. Очевидно, это была одна из дочерей.

— Добрый вечер, — услышал он в трубке мягкий голос Бутцмана.— Кто говорит?

— Добрый вечер, — ответил Дронго, — я приехал по поручениюваших друзей из Германии, и мне нужно с вами встретиться.

— Каких друзей? — насторожился Бутцман.