Они шли возле реки.

– Сиггурд! – Медведь даже остановился, такая страшная мысль пронзила его. – Ты к этой Бабе близко не подходи. Знаешь, мне кажется, может, от нее эта болезнь идет? Напрасно ее твой отец купил.

Сиггурд засмеялась, но как-то нервно.

– Что ты! Какая от нее может быть болезнь! Она красивая, золотая, продали дешево… почему не купить? – Девушка задумалась, глядя на водную гладь в обрамлении высоких сосен, на песчаный пологий берег. Потом опять повернулась к Медведю. – Правда, ты знаешь, наш коток Мышебор ее почему-то сразу невзлюбил… И головой ее бодал, и лапами царапал, и кричал сильно… Мы посмеялись вначале: Мышебор наш к Бабе Золотой ревнует – что мы ею любуемся… Не понимает, что неживая она. Но потом отец Бабу запер в кладовке. А то еще поцарапает ее Мышебор. Пусть стоит пока там.

Глава 9

Разговоры в подворотне

В доме все теперь только и говорили, что про убийство.

Обсуждали, конечно, в основном ссору Соловьевой и Трапезникова, которая перед тем произошла.

Оказывается, собрание в пятницу, которое Вера пропустила, было посвящено пресловутому переустройству двора. Как Вера и предчувствовала, мэрия не хотела брать все расходы на себя и предложила жильцам скинуться, чтобы сумму увеличить. Это было подано под тем соусом, что, если уж благоустраивать, так и деревья надо во дворе хорошие посадить, и клумбу развести. В общем, снос помойки и новые контейнеры мэрия берет на себя, а вот заплатить Зеленстрою предлагалось жильцам.

Подробности про собрание Вере рассказали Валя Пашутина и Неля Королева, с которыми она встретилась, как всегда, случайно, при входе во двор.

Говорила, конечно, в основном Валя, а Неля реплики вставляла. Она теперь Веру узнала, конечно, но была не слишком разговорчивой – такая от природы.

Валя Пашутина рассказала, что на этом собрании много было споров – не все соглашались платить. Зарплату на большинстве предприятий подолгу задерживали, многие едва сводили концы с концами, дополнительные поборы были очень некстати.

– Я через этот двор от силы два раза в день если пройду. И мне все равно, есть там деревья или нет, – говорил хмурый Трапезников. – Окна комнаты у меня на улицу Ленина выходят, так что я этих деревьев и не увижу. На заводе не платят уже три месяца, детям скоро будет жрать нечего. Что они, деревья ваши будут жрать или клумбы? Того и гляди завод вовсе закроют, откуда деньги? Пусть, у кого окна во двор, тот и платит. Если они так хотят на цветочки глядеть. А мне не до цветочков!

– И чего это Соловьева с ним спорить стала? – удивлялась Валя. – Окно у нее, конечно, во двор, однако не думала, что она такая сторонница озеленения… Да и с третьего этажа не очень-то она будет цветочки разглядывать…

– А что она сказала? – спрашивала Вера.

Она тоже удивилась, что Светка так активно вела себя на собрании – в спор ввязалась… Вообще-то в детстве она была тихой, даже забитой. И что-то такое в ней и сейчас оставалось.

– В том-то и дело… вначале просто была перепалка, а потом она ему грозить стала. Мол, знаю про тебя такое, что в тюрьму ты сядешь, и надолго. Мол, вспомни, как в восемьдесят восьмом году, еще при советской власти, вы с братом ларек грабанули и сторожа грохнули?! Ты думал, не знал никто?! А я знаю, я видела! Вы в моем трамвае тогда домой возвращались пьяненькие и хихикали, что удачно дельце провернули! Я эти слова, говорит, запомнила: «Удачно мы это дельце провернули. Как ларек грабанули – столько всего! И сигарет, и пива надолго хватит». А на другой день узнала, что на той остановке как раз, где вы сели, ларек ограбили – сигареты и пиво сперли ящиками. А сторожа пристукнули насмерть. Детей каких-то арестовали потом… Сумели, говорит, вы с братцем из воды сухими выйти. Представляешь? Там все аж примолкли, про благоустройство-то забыли.

– Господи! – ахнула Вера. – А Трапезников что?

– А Трапезников испугался, показывает нам, что, мол, она того… У виска крутит. А потом пошел и убил. Должно быть, правду она сказала.

– Господи! – Вера и слов-то других не могла подобрать от таких страстей. – Что это на нее нашло? Почему вспомнила? Из-за клумбы, что ли?

– В тихом омуте черти водятся! – Это Неля вставила.

А Валя пояснила:

– Не только из-за клумбы. Она там расходилась еще раньше, стала требовать, чтобы трубы в квартирах заменили. А это ж про двор только собрание, дом никто ремонтировать, конечно, не собирается; кто ж ей трубы будет менять?

Вера вздохнула. Да, трубы в их подъезде оставляют желать… Ну, менять их сейчас, конечно, никто не будет. Это дохлое дело. Ремонта у государства сейчас просить умный человек не станет, не до того ему.

– Ну, это она зря, – сказала Вера вслух. – Царствие ей, конечно, небесное, но сейчас у государства чего-то просить бесплатного… бессмысленно – и ежу это понятно.

– Так ведь Соловьева в коррекционной школе училась, – усмехнулась Неля.

– Что-то, в общем, ее занесло тогда, в пятницу, – подтвердила Валя.

– Что, конечно, Трапезникова не оправдывает, – подвела итог Неля.

В общем, разговоров было много. Хотя криминальная обстановка в городе в целом была плохой, в их доме это было первое убийство за тридцать лет. Или даже сорок прошло?

Да, более тридцати лет не было в доме убийств – говорили и старожилы. Когда девушку молодую убили в первом подъезде… Как же ее звали?.. Нерусское какое-то имя.

– Стелла! – подсказывала Лопухова. – Ее звали Стелла!

– Да-да. – Неля Королева тоже помнила Стеллу. – Она в пединституте на историческом училась! Ее мама с моей вместе работала, они дружили. Я помню, как она приходила к маме и сокрушалась, что плохую профессию выбрала дочь – трудную и неблагодарную… в пединституте эта Стелла училась. Тетя Катя, это ее мать, умерла рано, дочери лет восемнадцать было… А вскоре и ее убили.

Между тем, в вину Трапезникова верили не все.

В понедельник, когда Вера возвращалась с работы, ее окликнул Толик Рассветов, Надин