Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава 11
Былое и думы Углова
Отца Владимир Углов помнил смутно. Ему было пять лет, когда отец ушел на войну, с которой не вернулся. Город уже в июле начали бомбить, эвакуироваться они с матерью не успели. Помнил, как рвал на Соборном дворе крапиву на щи, как разбомбили их дом на Рачевке – последние месяцы перед приходом наших жили с матерью в полуразрушенном подвале…
А в сорок четвертом город начали восстанавливать, мать пошла на стройку. Строители тогда были очень востребованы, и им дали комнату в доме на Ленина: мать на его восстановлении и работала.
Жили бедно, и он после седьмого класса не стал продолжать учебу, в пятнадцать лет выучился на каменщика, работал на стройке, как и мать. В подростковом возрасте он был хулиганом, курил лет с восьми, позже и пить с ребятами пробовал. Мать сердилась, да ведь все матери сердятся. Она умерла, когда ему еще не исполнилось семнадцати. Без нее совсем плохо стало. Может, и спился бы, но случай остановил. Звали тот случай Стелла.
Девушка с таким необычным именем жила в соседнем подъезде. Как и Вовка – его тогда все во дворе звали Африка, – она жила вдвоем с матерью, медсестрой. Отец у нее тоже погиб – да половина их ровесников росла без отцов. И мать у нее умерла почти одновременно с матерью Вовки, на два месяца раньше.
На этом сходство кончалось. Стелла была старше Африки на год. Ко времени смерти матери она перешла на второй курс института, теперь училась заочно, работала там же лаборанткой. Африка же был всего лишь дворовым хулиганом – вначале школьником-второгодником, потом каменщиком в кирзовых сапогах и заляпанном цементом ватнике.
Стеллой Африка привык любоваться издали. Живя в одном дворе, они, конечно, знали друг друга с детства, даже иногда перекидывались парой слов, но было очевидно, что никакого общения получиться у них не может.
И тем не менее они подружились.
Случилось это накануне гибели Стеллы. Вечером Африка стоял один в подворотне, курил. Это был его день рождения, семнадцать стукнуло. И было ему очень, очень грустно. Друзья все куда-то подевались. Они и не помнили, что у него день рождения! Домой идти не хотелось – без матери комната стала совсем пустой.
Уже начало смеркаться (летом поздно смеркается), когда через двор с большой сумкой протопала Стелла. Поздоровавшись с Африкой, она неожиданно остановилась, как бы раздумывая.
– Что, уезжать собралась? – спросил Африка, сплюнув.
Папироску (он как работать пошел, стал «Беломор» курить – разбогател) в пальцах мусолил, прятал. При Стелле он и курить стеснялся, хотя ни за что бы в этом не признался.
– Нет, к знакомым просто иду, – покачала головой девушка.
Но уходить не спешила, стояла рядом с Вовкой, тяжелую сумку даже поставила. Она знала, что у Африки умерла недавно мать, и сочувствовала ему. И он о ее потере помнил. И сочувствовал.
«Что бы такое сказать?! Чтобы она еще постояла…» – лихорадочно размышлял он.
Ничего подходящего в голову не приходило. И неожиданно ляпнул именно то, о чем думал:
– У меня сегодня день рождения, – сказал нарочито равнодушно. – Семнадцать стукнуло!
– Ну, так тем более – надо отмечать, а не в подворотне стоять! – улыбнулась Стелла.
И осеклась: с кем он будет отмечать?
– А я и отмечаю! – ответил он с вызовом. – Пирожных бисквитных купил! Сейчас покурю на воздухе и чай с пирожными пить пойду.
Кроме пирожных он купил еще поллитровку и консервы «Килька в томате» – закусывать. Нынче вечером он напьется до бессознательного состояния, иначе слишком тяжело. Но об этом он девушке говорить не стал.
– Завидую! – ободряюще улыбнулась Стелла. – Чай с бисквитными пирожными – это вкусно.
– Могу угостить!
Африка, конечно, и в мыслях не держал, что она согласится. Сказал просто так, поскольку этого требовал разговор. Он во время разговора смотрел на себя ее глазами и старался соответствовать.
Удивительно, но она не колебалась ни секунды.
– Ну что ж… Если приглашаешь, от пирожных не откажусь!
Это был лучший день рождения в его жизни. Они пили чай с пирожными (про водку и кильку Африка, конечно, даже не упоминал), разговаривали.
Сидели почти два часа. Потом Стелла пошла домой. А утром он узнал, что в ту ночь ее убили.
Его задержали, он провел в СИЗО два дня. Улик не было никаких, кроме того, что накануне убийства ее видели с ним. Но соседи видели и то, что она ушла, пошла в свой подъезд, а Африка остался дома. Коммуналка – великое дело.
Соседи видели, как после ухода Стеллы он мыл посуду на кухне, как потом отправился в свою комнату, долго курил, прежде чем заснуть: дым клубами просачивался через хлипкую дверь, соседи постучались, попросили не накуривать так сильно на ночь… Он тогда открыл форточку, чтобы им не сильно досаждать, в форточку стал курить.
Впоследствии это ночное курение и небольшая перепалка с соседями сделали ему алиби – соседи подтвердили: был дома всю ночь. Его отпустили.
Вернувшись из СИЗО домой, он не запил. Он выбросил в дощатый дворовый туалет бутылку водки, купленную и не использованную на тот день рождения.
При мысли об убийце Стеллы лоб у него делался горячим, а сердце холодело. Он пытался сотрудничать со следствием, узнать, как продвигается дело, узнать детали, но в милиции от него вначале отмахивались, а потом стали вновь подозревать: почему так интересуешься, парень? Может, все же замешан в этом деле? Может, напрасно мы тебя отпустили?
Убийцу Стеллы не нашли. До армии оставался год.
Углов еще успел сдать экзамены в вечернюю школу, в которой учился, а вернувшись из армии, пошел работать в милицию. К началу девяностых он стал начальником убойного отдела.
Убийство гражданки Соловьевой произошло почти через сорок лет.
В субботу, когда обнаружилось преступление, Углов с утра не был на месте – находился в командировке. Вернувшись и познакомившись с делом, был поражен его сходством с тем давним убийством… И способ – удушение, и комната в первом подъезде их большого дома точно такая же – только у Стеллы была на втором этаже. В такую комнату удобно зайти прямо с площадки, без свидетелей. И открыли обе сами.
Углов продолжал жить в том же доме. Соседи по коммуналке давно получили собственную квартиру,