— Тогда этого лучше не вешать. Здесь, при дворе, за настоящую любовь жестоко мстят.

Энтон засмеялся, беря ветвь из ее рук:

— Нет, она слишком симпатичная, чтобы ее ломать. Мы ее повесим здесь, за гобеленом. Ее смогут найти только те, кому она действительно нужна.

Розамунда не успела возразить, как он пошел к гобелену и отвернул его, открывая зазор между стеной и гобеленом, потом подпрыгнул, чтобы зацепить ленточную петлю за выступ в резьбе дерева; ветвь закачалась на подвеске, зеленая и нарядная. Затем он вернул гобелен на место, и тот скрыл потайное пространство.

— Вот так, леди Розамунда, о ней знаем только мы двое.

Их секрет! Розамунда хотела убежать, как в тот день, когда увидела его на пруду. И не могла, будто была связана с ним лозами плюща, и красными лентами, и еще темным блеском его глаз.

Она коснулась кончиком языка пересохших губ и увидела, как глаза его сузились в ответ на это ее незаметное движение.

— Темза уже совсем замерзла? — тихо спросила она.

— Почти замерзла, — хрипло ответил он. — Говорят, на днях будут сильные морозы.

— Сильные морозы?! Их не было уже много лет, еще с тех пор, как моя мама была ребенком.

Розамунда потупилась, почувствовав себя вдруг совсем бесстыдной:

— Тогда вы сможете учить меня кататься?

— Вы мне кажетесь очень способной ученицей, леди Розамунда. А я смогу танцевать на Крещение?

— Надо подождать. Наш первый урок танцев только завтра.

— Я мечтаю о нем.

Розамунда присела в реверансе и побежала. Она тоже очень мечтала об их уроках. О всяких уроках…

Ей было так уютно в теплой жизни замка Рамси. А сейчас она чувствовала себя такой неуверенной, как будто балансировала на краю глубокой неведомой пропасти между собой прежней и нынешней, между той, которой она была, и той, которую она еще не знала. Малейший толчок мог свалить ее или в ту или в другую сторону. Или она могла прыгнуть.

Она ринулась из зала и повернула к лестнице, которая вела к апартаментам камеристок, но на первой же ступеньке замерла. Выше, на лестнице в темноте, стояла Анна, погрузившись в разговор с лордом Лэнгли. Их голоса были низкими и напряженными, будто они ссорились. Он потянулся к руке Анны, но она отступила назад, качая головой, а потом побежала вверх по лестнице.

Лорд Лэнгли развернулся и пошел вниз. Розамунда сжалась у стены, надеясь, что в сумраке он ее не заметит. Но он, кажется, вообще ничего не видел. Его красивое лицо, недавно светящееся весельем, было мрачным и натянутым от злости.

— Чертова упрямица! — бормотал он.

Розамунда помедлила, не зная, что ей делать. Ее собственная романтическая жизнь зашла в тупик, так что ей не до помощи кому-либо еще. Но Анна была ее подругой.

Чувствуя себя зажатой между Сциллой и Харибдой, Розамунда поплелась в общую спальню фрейлин. Остальные леди еще украшали залы, и только Анна одна-одинешенька лежала на постели, отвернувшись к двери спиной. Она лежала тихо, без всхлипываний и вздохов. Розамунда на цыпочках подошла к ней.

— Анна? — ласково позвала она. — Что-нибудь стряслось?!

Анна повернулась к ней. Глаза у нее были сухими, но красными, и черные кудри выбились из прически.

— О, Розамунда! Посиди со мной. Розамунда присела на край постели и достала из вышитого кармана на талии носовой платок.

— Расскажи мне о своем возлюбленном там, дома, — попросила Анна, облокотившись на подушечку. — Он красивый?!

— О-о! — простонала Розамунда, испуганная вопросом Анны. Она сделала над собой усилие, чтобы вспомнить Ричарда, как он ей улыбался, улыбкой без скрытых глубин и тайн, совсем не как Энтон Густавсен. — Красивый… — медленно выговорила она.

— Светленький? Черненький? Высокий?

— Светловолосый, среднего роста.

— Здорово целуется, могу поспорить. Розамунда засмеялась:

— Ну, неплохо, думаю. — Хотя сравнивать ей было не с кем.

— И он любит тебя, хочет на тебе жениться? В этом Розамунда сомневалась:

— Говорил, что хочет, когда я видела его в последний раз. — Но потом он исчез, оставил ее одну спорить с родителями. Слуга говорили, что осенью он совсем куда-то уехал.

— Тогда ты счастливая, — вздохнула Анна.

— А лорд Лэнгли не хочет?

— Говорить о нем не хочу! — оборвала ее Анна. — Не сейчас. Я бы лучше послушала про твою любовь.

Розамунда откинулась на спину и уставилась на вышитую внутреннюю сторону штор, будто там могла прочитать ответы.

— Я давно ничего о нем не слышала, а сейчас уже не уверена, захочу ли я о нем слышать.

— Могу поспорить, что он тебе писал, да родители перехватили письма. Так было с моей подругой Пенелопой Лилэнд, когда она хотела выйти замуж за лорда Першинга.

— Вот как? — Розамунда нахмурилась. Ей такое в голову не приходило. — Как же мне узнать?

— Нам надо придумать, как с ним связаться. — Голос у Анны наполнился возбуждением от новой интриги. — Раз он знает, где ты, наверняка переберется куда-нибудь сюда, поближе к тебе.

Розамунда не была в этом уверена. Ей казалось, что ее страстная увлеченность Ричардом принадлежит кому-то другому, юной девочке, которая не понимала ни самое себя, ни окружающего мира. Но если это поможет развлечь Анну, да и себя тоже, то она не против попытаться. Может, тогда она не будет так тонуть в паре темных глаз?

«Надень на голову венок, утопи печаль в бокале вина, и пусть веселятся все!»

Розамунда беспомощно засмеялась, когда весь большой зал загремел песней. Было ясно, что все кругом уже, весьма обстоятельно утопили свою печаль, а рождественский пир продолжался. Длинные столы были завалены остатками еды; бокалы и кубки опустошены. Украшения зала, освещенные теперь полыхающим камином и дюжинами фонарей, сказочно мерцали красными, зелеными, золотыми блестками, превращая огромный зал в праздничный будуар. Смех был таким же громким, как пение; взгляды становились все продолжительнее, все откровеннее… А ночь продолжалась!

Хотя не все были счастливы, как заметила Розамунда. Австрийцам, казалось, было не по себе, как они ни старались войти в атмосферу праздника. Несколько пуританских священников сгрудились в стороне от многоцветной толпы, глядя на все со страдальческими лицами. Но королева Елизавета, казалось, ничего не замечала. Она сидела на своем возвышении, хлопала в такт песне. На стене за нею висела фреска — преждевременный рождественский подарок министра Уолсингхэма — аллегория на порядок наследования с Генрихом VIII, возведенным в этом Грейтхолле на престол в центре, и юным Эдвардом VI, преклонившим колени. Слева от него — королева Мария с супругом, испанским королем Филиппом, — с Марсом, богом войны. Все в черном, коричневом и приглушенно-желтом. Справа — королева Елизавета с Миром, попранным мечом разногласий, и с рогом изобилия, из которого высыпалось множество драгоценностей, — они сверкали белым, серебряным и золотым. Точно как сверкала этой ночью сама королева, возвышаясь над своим праздником роскоши, изобилия и веселья. Она была в платье из белого атласа, отделанном белым мехом и украшенном вышивкой из жемчуга и мелких сапфиров. Она смотрела на праздник, ею устроенный, с довольной улыбкой. Другие, расположившиеся на возвышении с королевой, не выглядели столь же уверенными. Кузина королевы леди Леннокс — Маргарита Стюарт — сидела слева с сыном лордом Дарнли. Ее пышная фигура была затянута в черное. Лорд Дарнли, призналась себе Розамунда, был довольно красивым. Светло-рыжий, с поэтической внешностью, выгодно подчеркнутой его прекрасным костюмом из черного бархата. Но выглядел он недовольнее всех, почти надутый, будто где-то в другом месте ему было бы много приятнее. Например, укладывать своих служанок в постель, как бы сказала Анна! Рядом с ними сидел лорд Сассекс с женой, неизменные враги Лестера, поэтому объединившиеся с леди Леннокс. По другую сторону от королевы — лорд Бергли со своей невозмутимой супругой Милдред и кузен королевы лорд Хансдэн с женой. Брачные депутации на этот раз расположились за своими столами у подножия королевского возвышения. Розамунда поверх своего кубка с вином посматривала на Энтона и думала о поцелуевой ветви, которая висела за гобеленом и, о которой знали только они двое. Она вспоминала теплоту рук Энтона, когда он касался ее, и его яркую улыбку.