— Не надо, — хрипло проговорил он с сильным акцентом, — не уходи. Подожди.

Розамунда кивнула, снова склоняясь на его плечо. Тело его было напряжено и неподвижно, пока он старался взять себя в руки.

— Это все поцелуева ветвь, — прошептала она. Он усмехнулся:

— Может, ваши пуритане правы, пытаясь запретить их в залах замков.

Неистовые поцелуи, будто что-то высвободили внутри Розамунды, какого-то нахального бесенка, который был частью ее, чего она не осознавала.

— Тогда какое же это будет веселье?!

— Вы самая соблазнительная зимняя королева, леди Розамунда Рамси, — выдохнул он, быстро поцеловав ее в щеку. — Но вызовет ли завтра ветвь воспоминание об этом нашем безумии?

Этого Розамунда не знала, но надеялась; это действительно был момент безумия, но такой, от которого она наконец-то поняла поэтические сонеты. Страсть — непреодолимая сила, которая затмевает все чувства. Как же не хочется утратить ощущение его ласки!

— Мы все должны быть завтра с королевой в церкви и размышлять там о своих грехах, — сказала она.

— Боюсь, мне одного рождественского утра будет мало, — скривившись, произнес он.

— У вас было так много грехов?!

— О, моя зимняя фея, их несметно.

А теперь она добавила еще один и себе тоже. Она тихонько отодвинулась от него, вдруг холодная и отстраненная, расправила платье, поправила волосы. Что принесет завтрашний день? Об этом она не имела ни малейшего представления. Было, похоже, что лорд Мисрул действительно правил миром, который ей когда-то казался упорядоченным и уютным.

— Я должна вернуться к своим обязанностям, пока меня не хватились, — сказала она.

Он кивнул — легкое движение воздуха в темноте. Потом отогнул край гобелена, и Розамунда скользнула мимо него в свет и шум зала. Лорд Мисрул с его акробатами уже ушел, а танцы продолжались. Королева Елизавета сидела на своем возвышении, разговаривая с леди, стоявшей возле нее. Розамунда поморгала от резкой смены темноты и света; она только разглядела, что говорившая с королевой леди высокая и тоненькая, как камышинка, и одета в фиолетовый бархат и черный шелк, который шел к ее черным волосам, зачесанным назад с бледного овала лица. Эта дама смотрелась как черная ворона среди павлинов. Розамунда испугалась, узнав ее, — Сесилия Саттон, вдова старшего брата Ричарда! Ее редко видели в соседнем поместье с тех пор, как умер муж. Хотя раньше Розамунда была с ней в неплохих отношениях. А теперь Сесилия вдруг объявилась при дворе, все еще в трауре по мужу, который умер весной, оставив наследником Ричарда. Что она делает здесь сейчас?!

— Сесилия?! — громко пробормотала Розамунда.

— А, мистер Густавсен! — воскликнула королева Елизавета, подзывая Энтона. — Ваша кузина, мисс Саттон, как раз вовремя успела к нам, к самому Рождеству! Ей не терпится поздороваться с вами!

Розамунда бросила взгляд на Энтона. Сесилия — его кузина?! Та самая, которая оспаривает его поместье? Зубы у него были сжаты, а лицо — непроницаемо, когда он взглянул на королеву и Сесилию. Та тоже смотрела на него, поджав губы.

— Мой кузен Энтон, — медленно проговорила она, — наконец-то мы встретились. — Ее взгляд проплыл от него к Розамунде, и она улыбнулась. — Розамунда! Ты тоже здесь. Мне не верилось, что твои родители могли бы расстаться с тобой.

— Только чтобы служить королеве! — ответила Розамунда. — Как поживаете, Сесилия?

— Неплохо теперь, когда я прибыла, чтобы подать прошение о справедливости, — ответила та.

— Не будем сейчас говорить о таких серьезных вещах, как прошение. Не на Рождество же! — прервала ее королева Елизавета, обмахиваясь веером из перьев. — Поговорим позже, приватно, мистер Густавсен и мисс Саттон. А до того, я надеюсь, вы найдете время, чтобы обсудить все в цивилизованной манере. Между вами так много общего. Родственники не должны так ссориться.

Энтон поклонился:

— Как прикажете, ваше величество.

Но Розамунда расслышала напряженность в его вежливых словах. Что его связывало с Сесилией?

— Очень хорошо, — улыбнулась королева. — Идемте. Нам пора вернуться к вечеру, я думаю.

Опираясь на руку лорда Бергли, она сошла со своего возвышения; Розамунда и другие фрейлины подбежали, чтобы встать на свое место позади нее. Двери в зал снова распахнулись. Но вошел не лорд Мисрул — в дверях стоял лорд Лестер. Его черные вьющиеся волосы были спутаны, камзол зеленого атласа порван и вымазан в пыли, а в глазах метался гнев.

— Лорд Лестер, как быстро вы преобразились, — произнесла королева.

Он низко поклонился королеве; плечи его были напряжены, а кулак сжимался и разжимался, будто он просит оружия.

— Я не преображался, ваше величество. Я был в этом одеянии весь вечер, хотя и не по своей воле.

Светлые брови королевы нахмурились.

— Что это значит?! Разве не вы были лордом Мисрулом час назад?!

— Я должен был им быть по вашему приказу, ваше величество. Но какой-то хам закрыл меня в конюшне, которая, как я убедился, подготовлена к завтрашней охоте. Я с трудом оттуда вылез.

Королева сжала веер, румянец расплылся по ее щекам.

— Тогда кто же был в нашем зале?!

— Идемте, ваше величество, — настоятельно вмешался лорд Бергли, жестом показав гвардейцам, чтобы они плотно окружили королеву и быстро сопроводили ее из зала. — Мы должны проводить вас до вашего кабинета. Там вы будете в безопасности.

Лестер схватил с одного стола меч, помахал им в воздухе:

— Клянусь вам, ваше величество, мы найдем этого злодея!

— Нет, Робин! — выдохнула королева, потянувшись к нему рукой, когда ее повели из зала.

Розамунда с другими фрейлинами засеменила вслед за нею, похолодев от страха, вспомнив странного лорда Мисрула, и как больно он держал ее за руки. Даже королева казалась чрезмерно обеспокоенной, глядя назад, на Лестера, пришедшего в полное смятение, когда ее провожали через двери из зала.

Рождество, 25 декабря

Энтон смотрел на сад через окно гостиной выделенных для шведской королевской депутации апартаментов. Было еще очень рано. Никого в саду не было, кроме одной леди — Сесилии Саттон. Она медленно шла по дорожке, закутавшись в черный плащ: капюшон откинут, гладкие черные волосы обнажены, голова склонена, руки сложены, как в глубокой духовной медитации в этот день Рождества… А может, что вероятнее, она обдумывает свой следующий шаг в сражении за поместье Брайони.

Он никогда раньше не встречался с этой своей кузиной, дочерью брата матери, но ему казалось, что он знает ее. Они долго обменивались письмами с тех пор, как была оглашена воля их деда, оставившего имение Энтону. Письмами, наполненными взаимным раздражением, которое, как он понимал, нельзя умиротворить, пока они остаются чужими друг другу людьми.