— Боюсь, мы не сможем удержать ее от вмешательства, — отозвался Бергли. — Она — постоянная угроза, ваше величество, даже будучи за границей, где она и есть, но с поддержкой Франции. Ее амбиции давно хорошо известны.

— Если бы она сделала, как я говорю, и вышла замуж за лорда Дадли, ее амбиции укоротились бы, — пробормотала королева, хватая флакон с духами. Спальня наполнилась ароматом фиалок.

— Вы и в самом деле полагаете, что она так сделает? — спросил Бергли.

Елизавета пожала плечами:

— Нет. С Лестером, так оплошавшим с этой глупой выходкой, — нет.

— А если это не просто глупая выходка, ваше величество?

Королева вздохнула:

— Хорошо, добавьте стражи в церкви и коридорах. Но это все, на что я соглашусь.

— Вам лучше бы оставаться здесь, в ваших апартаментах.

— Нет! — Елизавета так яростно мотнула головой, что вылетели шпильки, только что вставленные в ее волосы. — Это Рождество, возможно, последнее для дорогой мисс Эшли, и я хочу доставить ей удовольствие, и без всяких неприятностей.

— Хорошо, ваше величество. — Бергли поклонился и ушел.

Леди стояли, недвижимы, пока королева снова не грохнула по туалетному столику, разметав драгоценности по полу.

— Что вы все стоите, разинув рот?! Нам пора быть в церкви. Достаньте золоченые рукава.

Наконец, ее облачили в прекрасное зеленое с золотым одеяние, а волосы убрали под золотую сеточку и ленту, украшенную драгоценностями; на плечи была накинута отороченная мехом мантия. Она протянула руку в перстнях за молитвенником, и Розамунда тут же подала его.

— Спасибо, леди Розамунда. Не пройдете ли со мной в церковь?

— Конечно, ваше величество, — ответила изумленная Розамунда. Предназначенное ей правилами место было в конце процессии — вместе с другими камеристками, но не могла же она возразить королеве. Она встала рядом с королевой, и они прошествовали из спальни через гостевой зал.

— Ты танцевала с этим неизвестным лордом Мисрулом прошлым вечером, не так ли?!

— Да, ваше величество. — Утром Розамунду подняли рано, чтобы об этом же мог ее спросить лорд Бергли. Добавить ей было нечего, и она боялась, как бы они не подумали, что она знает больше.

— Как полагаешь, кто он?!

— Не знаю, ваше величество. — То же она ответила лорду Бергли. Единственный ответ, который у нее имелся. — Он был в маске, а я при дворе недавно, мне трудно определить кого-то по тому, как он кривляется.

— Возможно, он и не придворный вовсе, — вздохнула королева. — Если увидишь что-нибудь еще, скажи мне сразу же.

— Непременно, ваше величество.

— Кстати, я уверена, ты знаешь вновь прибывшую ко двору миссис Сесилию Саттон.

— Ее семья живет недалеко от моей, ваше величество. Я ее знаю. Но немного.

— Она подала нам прошение, одно из дюжины, которым надо уделить внимание в эти праздники. Быть может, ты поговоришь с ней об этом и расскажешь мне о ее намерениях.

— Непременно, если ваше величество желает. — Она понятия не имела, какое прошение могла подать королеве Сесилия. Но если она поможет королеве, возможно, та в свою очередь поможет ей и Ричарду. Если этого она еще хочет…

У Розамунды не выходило из головы, как она минувшей ночью целовалась с Энтоном Густавсеном. Не только целовалась, а обвилась голыми ногами вокруг его бедер, чувствовала его губы на своей груди, чувствовала безрассудную готовность на все. Она хотела Энтона, хотела безумно, без всяких условий. Хотела его и сейчас.

Она не спала всю ночь, только притворялась, вслушиваясь в шепот других фрейлин. Но думать не могла ни о чем, только о нем, его поцелуях, его руках, ласкающих ее обнаженное тело. Думала обо всем, что она хотела, чтобы он сделал с нею, — об озорном, стыдном, восхитительном, о чем раньше она даже мечтать, не смела. От Ричарда она этого не хотела, что ее и тревожило. Она прибыла сюда, чтобы служить королеве, чтобы оправдаться перед своей семьей, а не для того, чтобы запутаться в больших неприятностях. Нет, она должна быть очень и очень осторожной. Щеки ее опять раскраснелись, и она проклинала свою бледную кожу. Она была самая настоящая изменница. Конечно, очень нехорошо так страстно думать о темноволосом шведе, о том, кого она только что встретила, если она поклялась перебороть своих родителей относительно Ричарда. Может, это романтические интриги двора настроили так ее мысли и чувства, повернули ее против самой себя, отвратили от планов на будущее с Ричардом. Конечно же, они! Надо поговорить с Сесилией, послушать, что нового дома.

Розамунда вошла в церковь, села на лавку за высокой спинкой королевского стула вместе с другими фрейлинами. Даже в церкви все шептались, обмениваясь слухами. Но при появлении королевы смолкли. Розамунда сложила руки на молитвеннике, лежащем на коленях, и сосредоточилась на росписи высоко над алтарем в восточной части собора. Но серый день приглушил кровавые и голубые сцены Распятия и Воскресения и не способствовал погружению в себя и отвлечению от земного. К тому же в шее и затылке закололо, будто кто-то пристально смотрел на нее. Она потерла шею, исподтишка посматривая через плечо: со своего места на галерее ей улыбался Энтон. Розамунда чуть не улыбнулась в ответ, но тут же твердо сжала губы и вернулась к своему молитвеннику. Она была так занята своими чувствами и мыслями об их поцелуях, о том, что это значит, что ей захотелось знать, что думает он. Был ли он так же взволнован тем, что произошло между ними? Или для него это — приятное времяпрепровождение, одно из многих? Она вспомнила всех леди, которые волочились за Энтоном, и испугалась, что превращается в одну из них.

Была еще причина держаться от него как можно дальше. Если бы она могла! Она снова стрельнула глазами на галерею, он все так же не спускал с нее глаз. Его черная бровь изогнулась дугой, как бы вопросительно. Но у нее не было ответа ни для него, ни для себя. Она снова повернулась и посмотрела на мистера Бакинриджа, одного из королевских священников, который сейчас взошел на кафедру.

— В этот благословенный день Рождества, — начал тот, — мы всегда должны размышлять о щедрых дарах Господних на грядущий год…

Дюжина сильных мужчин внесли в Грейтхолл рождественское полено для сочельника. Энтон с лордом Лэнгли нашли-таки подходящее, как подумала Розамунда, аплодируя им вместе с другими. Длинная и толстая, как потолочная балка, дубовая колода была украшена ветками и гирляндами, привязанными лентами. Ее положат в большой камин, где она будет гореть весь праздник до Двенадцатой ночи.

Розамунда смеялась, наблюдая, как колоду, показывая, проносят по всему залу. Она вспомнила Рождество в их замке: отец со своими людьми уходили, чтобы вернуться гордыми и принести самое большое, самое толстое рождественское полено из их леса. Мать, смеясь, протестовала, потому что оно было таким огромным, что даже не проходило через дверь, а все домашние пели, как светятся еще угольки от прошлогоднего Рождества.