дефицит, нужно лишь знать, где сидит торговец, который продаст тебе редкий товар.

– Научи меня, – попросила я.

– Научить чему?

– Стрелять. Так же, как ты.

– Зачем?

Он посмотрел на меня с недоумением, даже пистолет опустил.

– А сам-то как думаешь? – слегка зарычала я. – Они убили моего ребенка, чуть не убили меня! Не знаю, кто это сделал, понятия не имею за что, но, полагаю, они не остановятся и попытаются убить меня снова.

– Они не остановятся, – кивнул он. – Я видел в интернете фото после той аварии, где их машина сгорела. И заметил обожженную руку мертвеца, торчащую из-под обломков. При этом огонь не тронул татуировку на предплечье. Там была набита голова синего орла. Это знак международного клана наемников. Тебя заказали. Как думаешь, кто мог желать тебе смерти настолько, чтобы оплатить услуги профессиональных убийц? Стоят они очень недешево. Муж? Конкуренты?

Я покачала головой.

– Мой муж – это бодрящаяся безвольная тряпка, строящая из себя супермена. К тому же трусливая тряпка. Деньги у него есть, но он никогда на такое не решится. Конкуренты – вряд ли. Мне кажется, для того, чтобы заказать чью-то жизнь, рискуя потерять все, нужны очень веские причины. А я таких поводов никому не давала, потому что стараюсь поступать с людьми так, как хотела бы, чтобы они поступали со мной.

– Иногда такое отношение людей бесит больше, чем открытая вражда, – заметил мой спаситель. – Но, как бы там ни было, наемники не успокоятся, пока не выполнят заказ. Это для них дело чести.

– Тем более! – топнула я ногой. – Я не хочу подыхать, как корова, которую привели на бойню! А еще я хочу найти тех, кто меня заказал, и отомстить за смерть своего ребенка!

На этот раз в его взгляде появилось нечто вроде уважения.

– Хорошо, – сказал он. – Держи.

И протянул мне пистолет.

– Это итальянская «Беретта-92» с глушителем. Для женщины пистолет тяжелый, но ты вроде не из неженок. Ноги расставь вот так, руки держи перед собой, дыши спокойно.

Он обнял меня сзади, взял мои руки в свои, помогая прицелиться. Но мой взгляд зацепился не за мушку, о которой он говорил мне на ухо, а за его руки. Перевитые венами, настоящие, мужские, в которых мои утонули, словно устрица в раковине.

И вдруг я осознала: именно сейчас, когда он обнимает меня с, так сказать, педагогической целью, я ощущаю себя в полной безопасности. Словно эти грубые и сильные мужские руки отгородили меня от всех ужасов внешнего мира и полностью задушили боль, затаившуюся во мне. Как физическую, так и душевную…

– Я даже не знаю, как тебя зовут, – тихо проговорила я.

Но он услышал.

– Иваном зовут, Виктория Андреевна. Я твои документы просмотрел, пока ты была без сознания. Не отвлекайся, если действительно хочешь научиться. Плавно тяни за спусковой крючок, одновременно выдыхая. Нужно чтобы выстрел произошел на середине выдоха, тогда пуля с высокой вероятностью попадет в цель.

Разумеется, я промазала. Да еще вдобавок от неожиданности чуть не выронила пистолет, когда он дернулся у меня в руках, словно рассерженный хищник.

– Ничего страшного, – проговорил Иван. – Оружие – как своенравный породистый конь. Его нужно приручить, договориться с ним, полюбить его – и тогда оно ответит взаимностью. Ощути его продолжением своей руки, будто хочешь ткнуть пальцем в монету – и все получится.

И правда, получилось.

Но не с двадцати метров, как у него, а с пяти – для этого дважды пришлось сократить расстояние.

Ивану явно нравилось учить меня. В нем однозначно пропал талант педагога. Когда я отчаянно тупила, он мягко поправлял, не давя своим авторитетом отличного стрелка, а просто подсказывая, как лучше.

Если б он прикрикнул на меня, я бы, скорее всего, бросила пистолет, разрыдалась, забилась в истерике под грузом случившегося со мной – мне буквально одного окрика не хватало до этого. Но удивительно: его спокойный негромкий голос, его большие теплые руки, в которых мои просто утонули, действовали на меня гипнотически-успокаивающе. Клянусь, мне ни с кем и никогда не было так спокойно…

– А теперь попробуй сама, – сказал он, когда я с его помощью героически расстреляла четыре монеты. – При этом представь, что стреляешь в пуговицу на груди живого человека. Не в него. Именно в пуговицу, в воротник рубашки, в галстук, в нагрудный карман. Так будет легче в первый раз. Честно представь, не обманывай себя. Это важно.

И я представила.

Того убийцу, что хотел воткнуть в меня длинное шило возле здания аэропорта.

У меня хорошее воображение, и хоть в памяти очень смутно остались черты его лица, я живо дорисовала себе портрет – резко очерченные скулы, прищуренные бесцветные глаза, безгубый рот, похожий на щель, прорезанную под хрящеватым носом…

Он подходит ко мне, замахивается своим шилом, вот-вот ударит…

– Не могу… – Руки падают вниз под весом пистолета. – Не смогу в живого человека… Прости, что зря отняла твое время…

– Понимаю, – кивнул он, забирая у меня оружие. – Убийство себе подобного – непростое дело. Подавляющее большинство жителей этой планеты скорее подставят под нож свою шею, чем перережут горло тому, кто собирается их прикончить. Это не плохо и не хорошо, это факт. И, возможно, благодаря этому факту люди пока еще не перебили друг друга и не исчезли как вид с лица земли.

– Иногда я думаю, что лучше бы исчезли, – сказала я. – Остались бы только животные и растения. Никакой бессмысленной жестокости. Только чистая, девственная природа, которая живет и развивается по своим законам.

Иван пожал плечами:

– В природе постоянно кто-то кого-то жрет. Хищники едят травоядных, травоядные кушают траву, более сильные растения душат более слабые. Природа – это круговорот смерти во имя эволюции, а человек – вершина пищевой цепочки, которая может позволить себе восхищаться природой, старательно не замечая, что она представляет собой всего лишь нескончаемый цикл пищеварения.

– Это грубо, – поморщилась я. – И примитивно.

– Не возвышенно, признаю́, – кивнул Иван. – Но согласись, что в круговороте смерти есть и своя прелесть. Посмотри вокруг. Осень – пора увядания. Деревья сбрасывают с себя мертвые листья для того, чтобы обновиться и весной вновь одеться в красивую зелень. А погибшая листва сгниет в земле и даст новую пищу корням. Смерть – это всегда перерождение. Умирая, мы не превращаемся в ничто – мы дарим жизнь кому-то.

– Могильным червям? – невесело усмехнулась я.

– А вот теперь ты высказалась довольно примитивно, один-один, – хмыкнул он. – И не надо так презрительно о червях. Они тоже живые существа, ничуть не хуже людей. Причем зачастую чище и прямолинейнее в своих поступках. И подкормить их, укокошив какую-нибудь отпетую сволочь, на мой взгляд, благодеяние. Примерно как прихлопнуть навозную муху, переносящую холеру, тиф и дизентерию.

– Красиво ты подвел красоты осени под оправдание убийства, – заметила я. – У тебя талант подменять понятия.

– Ты мне льстишь, – покачал головой Иван. – У меня как раз неважно с талантами. Потому я сейчас здесь, в лесу, убиваю время, тренируясь в стрельбе по карманной мелочи.

– Тебя тяготит то, что ты сначала спас меня, а теперь охраняешь?

Он внимательно посмотрел мне в глаза.

– Меня тяготит то, что я не знаю, что делать дальше, – сказал он. – И это, по крайней мере, честно. Сейчас мы просто оттягиваем неизбежное. Наемники всегда выполняют оплаченный заказ, рано или поздно, понимаешь? Даже если я убью десятерых