Углы его губ снова дрогнули. Выражение глаз под тяжелыми веками оставалось прохладным, но неприязни в нем больше не было.

— Чтобы избавиться от осадка. Бутылка, которую я только что открыл, в последний раз видела дневной свет более восьмидесяти лет назад.

Софи слабо рассмеялась, все сильнее нервничая под его вдумчивым, изучающим взглядом.

— Тебе не кажется, что портвейн несколько просрочен?

— Как многие вещи, он становится лучше с возрастом. — С неожиданной нежностью взяв Софи за плечи, Кит развернул ее к себе спиной. — Хочешь попробовать?

— Он же безумно дорогой, разве нет?

Сейчас, когда Кит не проявлял враждебности, в нем вдруг почувствовалась доброта. От прикосновения его пальцев к обнаженной коже волоски на шее встали дыбом. Софи застыла, стараясь сдержать дрожь желания. Грудь под монашеским платьем сладко заныла, соски уперлись в плотную ткань.

— Скажем так, ты могла бы уложить несколько таких платьев в цену одной бутылки, — промурлыкал Кит, пощекотав ее шею теплым дыханием.

Софи закрыла глаза, молясь, чтобы этот миг продолжался вечно. Но почти тут же услышала щелчок разрезанного пластикового шнурка, и Кит отстранился.

— Честно говоря, это не комплимент твоему портвейну, — кое-как пошутила она.

— Это комплимент твоему платью. — Кит поднял бутылку и посмотрел сквозь нее на свет прежде, чем перелить часть темно-красной жидкости в изящный декантер. — Оно очень тебе идет.

В его голосе не было ни намека на флирт, но кожа Софи отчего-то покрылась мурашками.

— Платье очень дешевое. — Она скрестила руки на груди, чтобы скрыть явственно проступившие очертания сосков. — Или ты именно это имел в виду, когда сказал, что оно мне идет?

— Нет.

Кит повернулся к ней, держа декантер за горлышко. Софи прикипела взглядом к его рукам — очень загорелым на фоне белизны манжет — и невольно, с уколом сердечной боли, подумала о том, что делали эти руки. И что видели глаза, смотревшие на нее бесстрастно, от чего становилось тесно в груди.

— Боюсь, у меня нет бокала. — Кит поднес горлышко к губам Софи. — Не торопись. Сначала вдохни аромат.

О господи.

Запахи другой эпохи, ладана и благоговения моментально перенесли Софи в школьную часовню, где во время причастия, опираясь коленями о колючую шерстяную подушечку, она старалась пропускать мимо ушей шепот Олимпии Ротвелл-Хайд и ее друзей. По их мнению, она должна была непременно попасть в ад, потому что, как всем известно, не прошла обряды крещения и конфирмации.

Она отдернула голову в тот момент, когда портвейн коснулся ее губ, так что он потек по подбородку. Кит стремительно подставил ладонь, поймав в нее бесценные капли.

— Прости, — охнула Софи. — Я не хотела растратить портвейн зря…

— Тогда давай не будем.

Кит наклонил голову и медленно, мягко скользнул губами по ее губам. Мир вокруг Софи остановился и затаил дыхание, пока он слизывал бордовые капельки с ее кожи. Горячий прилив вожделения смыл вопросы, сомнения, неуверенность. Не осталось ничего, кроме темного, бурлящего омута страсти. Тело Софи, перехватившее инициативу у мозга, изгибалось в стремлении покрепче прижаться к Киту, руки гладили твердые плечи и ерошили волосы.

Это была знакомая территория. Слияние губ и тел, бешеная пляска гормонов, разжигание пламени из искр — в таких вещах Софи разбиралась, как эксперт.

Так она думала. До этого момента.

Прикосновения Кита выжигали из ее памяти воспоминания обо всех мужчинах, прикасавшихся к ней до него. Одна его рука лежала на бедре Софи, другой он поглаживал ее по щеке и целовал с таким отточенным искусством и мрачноватой сосредоточенностью, что девушка таяла и плавилась.

И желала большего.

Жесткая ткань платья стесняла движения, как средневековые доспехи. Софи мечтала освободиться от всех слоев одежды, мешавших им соприкоснуться обнаженными телами. Отвечая на поцелуй Кита, она терзала пальцами узел его галстука-бабочки и верхние пуговицы рубашки под ним.

Ленивая нежность исчезла из объятий и поцелуев Кита, сменившись нетерпением и настойчивостью. Софи все-таки просунула руки под его пиджак, почувствовала тепло тела, барабанную дробь сердца. Крепко держа девушку за плечи, Кит подталкивал ее к древним дубовым бочкам. Избавив его от пиджака, Софи потянула вверх подол платья, чтобы он мог без помех усадить ее на деревянную крышку: теперь ее бедра были тесно прижаты к его бедрам, а руки мяли рубашку, пытаясь вытянуть края из-под пояса брюк.

Вожделение полностью дезориентировало Софи. Она дрожала от желания, подобного которому никогда раньше не испытывала.

— Сейчас… Пожалуйста…

Девушка ахнула, когда Кит вдруг прервал поцелуй, отступил и отвернулся. Физическое ощущение потери наполнило все ее существо, руки, еще протянутые к нему, тщетно хватали воздух. Дыхание стало прерывистым, резким. Она не могла думать ни о чем, кроме всепоглощающей потребности удовлетворить желание, которое кололо и жгло ее вены.

Пока Кит снова не повернулся к ней. Один взгляд на его лицо заморозил бурлившую миг назад кровь Софи.

В расстегнутой рубашке, с шелковым галстуком, косо висевшим на шее, он воплощал образ героя-любовника из эротической фантазии каждой второй женщины на земле. Но на этом сходство с прекрасным сном заканчивалось, потому что выражение лица было каменным, а глаза — холодными как лед.

В этот момент вместе с ужасом и болью к Софи пришло понимание, что здесь случилось на самом деле. Что она наделала. Инстинкт заставил ее рывком преодолеть разделявшее их расстояние и занести руку для пощечины. Но ее инстинктам было далеко до его рефлексов. Кит легко перехватил ее запястье и подержал долю секунды, словно в тисках, прежде чем выпустить.

— Ты просто какой-то невероятный ублюдок!

Она не стала ждать ответа. Ватные ноги кое-как вынесли Софи из винного погребка и понесли по коридору к лестнице, в то время как разум старался осознать всю чудовищность ошибки, которую она совершила.

Она предала Джаспера и выдала себя. Позволила Киту доказать, что он был прав, считая ее беспринципной, никчемной охотницей за богатым мужем.

«Вывести ее на чистую воду было гораздо легче, чем я думал».

Быстрым, яростным движением Кит вонзил штопор в пробку еще одной пыльной бутылки и выдернул ее с куда меньшим почтением, чем заслуживал благородный напиток.

Он не предполагал, что Софи устоит, но ожидал хотя бы ритуального сопротивления, каких-то свидетельств борьбы с совестью. А она отозвалась мгновенно, и ее вожделение ничем не уступало тому, что испытывал он сам.

Рука дрогнула. Портвейн, который он переливал в декантер через муслиновую тряпицу, заструился по пальцам, словно кровь. Выругавшись, Кит слизнул подтеки.