Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако эта вселенная не оставила их в покое. Тихо, но настойчиво в дверь постучались. Неохотно сняв руку с плеча жены, Виктор отправился открывать.
– Может, вам помочь чем? У меня же трое своих! Наверное, и пеленать не умеете? – на пороге, точно вытянутая струна, стояла экономистка. Та самая, которая еще недавно разгоняла празднование рождения Амальки на кухне.
«Да пошла ты!.. Будто своей жизни нет!» – хотелось ответить Виктору. С трудом он сдержался и вопросительно посмотрел на жену.
– Вы проходите… Только тихонечко… – почти беззвучно пролепетала она, указывая на стул. – Чаю хотите?
– Как чувствуешь-то себя? – шепотом закудахтала та, почему-то сразу перейдя на фамильярное «ты», хотя еще неделю назад они были едва знакомы.
– Ничего! Я отдохнула в роддоме! – улыбнулась Валерия. – Да и роды прошли несложно. Я ведь большая, здоровая, в поселке росла… Организм крепкий.
К большому сожалению Виктора, женщины очень быстро нашли общий язык. И одна с удовольствием рассказывала о своих недавних впечатлениях, а другая – о давно минувших событиях собственной жизни.
Выяснилось, что бывший муж отсудил у экономистки младшего сына, который не пошел на тот момент даже в школу, двое других уже были студентами и жили отдельно. Оказалось, что привел этот муж свою новую пассию в их общую квартиру, а та буквально вцепилась в ребенка: влезла к нему в доверие, стала покупать подарки и хитростью сумела с ним подружиться… Чтобы избежать неприятной ситуации и бесконечных скандалов, экономистке пришлось уехать. Виктору стало ясно, что эта женщина пришла к ним со своим горем, которое очень долго держала в себе. И как бы ему ни хотелось остаться сейчас со своими родными наедине, он понимал, что необходимо ее послушать. Валерия же незаметно подкладывала под руку экономистки то конфету, то вазочку с домашним вареньем.
Через некоторое время появился на пороге физрук, поскребшийся в дверь так, что Виктору и в голову не пришло, что это может быть он. Встретив в их комнате Надежду Степановну (так звали экономистку), новый гость не смог скрыть досаду. Видно было, что ему самому хотелось прийти первым.
Он подошел к кроватке малютки и, к нескрываемому ужасу родителей, тут же взял ее на руки. Амалька немного скуксилась, но плакать не стала, а будто даже приоткрыла глаза и внимательно на него посмотрела.
«Кажется, в таком возрасте дети не могут смотреть осознанно», – подумал Виктор.
– Как удивительно! – улыбалась Лера. – Точно вы с ней знакомы.
– Да! Мы с ней будем друзьями… Я очень люблю детей… Обращайтесь ко мне, если вам вдруг понадобится бесплатная няня.
– И ко мне! – тут же встряла экономистка. – Вы молодые! Вам иногда и одним побыть хочется, а нам посидеть с ребенком лишь в радость.
«Почему бы вам не пожениться и не завести своего? – еле сдерживал свое раздражение Виктор. – Вот и бабушек вызывать не надо!»
– Может быть, позже, – ласково отвечала Валерия. – Первые месяцы очень важно, чтобы ребенок привык к родителям. Да и мы со своей Амалькой едва знакомы. Мне очень неудобно, но я попрошу вас уйти. Хочу покормить дочку. Приходите к нам завтра!
«И ведь придут!» – злобно подумал Виктор.
Соседи тихонечко вышли, а по комнате разнеслось причмокивание и уже столь знакомый ему сладковатый запах свежего, грудного, материнского молока.
7
Прошло полгода. Эти месяцы дались молодой семье очень непросто. Сложно было готовиться к экзаменам, к лекциям и проверять курсовые работы в комнате, где все было подчинено ей, Амальке, а она оказалась ярко выраженной совой и не желала спать по ночам, но при этом прекрасно спала днем или утром. С каждой новой неделей становилась все тяжелей. В кроватке сидеть не любила, и как только Валерия выпускала ее из рук, начинала настойчиво требовать, чтобы ее взяли обратно.
К счастью, помощь соседей действительно пригодилась, и они нередко приходили на часок-другой присмотреть за малюткой. Но благодаря им, комната супругов превратилась в сплошной балаган. Няня и нянь позволяли себе заходить без стука, боясь разбудить Амальку, уже воспринимая комнату Виктора и Валерии как свою. Памперсы обходились недешево, да и нежная кожа малышки от них быстро прела, поэтому в жизнь супругов вошла незнакомая им ранее ежедневная стирка.
Вскоре и говорить в комнате о чем-либо, кроме Амалии, стало почти невозможно, потому что все разговоры так или иначе сводились к ней, а если и начиналась какая-то отвлеченная от нее беседа, то тут же раздавался визг, плач или крик, летела соска, падала погремушка, будто она или уже понимала слова, или кожей чувствовала, что про нее немножко забыли. И пускай дочка их была еще очень маленькой, но Виктору казалось, что она ревнует его к матери, а мать – к нему, и менее всего переносит, когда видит их вместе.
И вот уже подступило время, когда он стал приходить домой намного позже, чем это было возможно. На кафедре при первой же необходимости задерживался, с удовольствием обсуждал с коллегами проблемы вуза, политику и погоду, студентам с радостью отвечал на все возникающие у них вопросы, а со студентками чуть ли не флиртовал. Впрочем, за последнее ему и самому было немножко стыдно.
От метро до общежития Виктор отныне ходил пешком, считая, что экономит деньги на автобус, наслаждался свежим воздухом, рассматривал не замечаемые прежде фасады зданий, а ненавистный ранее поход в магазин считал за благо.
Когда все же доводилось ему оказаться вечером дома, уходил с Амалькой гулять если не на улицу, так хотя бы по коридору. «Валерии нужно отдохнуть! – рассуждал он. – С ребенком непросто. Конечно, на матери, а не на отце лежит в первые годы основная нагрузка!» После совместного ужина, обсуждения радостей и тягостей прошедшего дня, Виктор отправлялся в библиотеку готовиться к лекциям, проверять самостоятельные работы, читать…
На первый взгляд, его отношения с женой стали даже лучше, чем были до рождения дочки. Он внимательно выслушивал каждое ее слово, говорил с ней исключительно нежно и изо всех сил старался предугадать все, о чем она может его попросить. Лишь иногда его нет-нет да начинали мучить угрызения совести, что Валерии пришлось отложить на время аспирантуру, что она так много времени вынуждена