Леша перевернулся на живот и сразу провалился в сон. В последнее время ему постоянно хотелось спать.

Так, на грани сна и яви, прошло сколько-то дней. Леша лежал у себя в комнате на диване, в приятной полутьме. Иногда выползал на кухню, отыскивал в холодильнике прокисшее молоко или гнилую картофелину и быстро, пока бабушка не увидела, съедал. Потом снова спал. Слышал сквозь сон, как бабушка монотонно бормочет молитвы. Во время одного из путешествий на кухню Леша заметил, что куда-то пропало овальное зеркало, висевшее в коридоре над тумбочкой с телефоном. Во время другого — что постельное белье покрылось темной слизью и липнет к телу. Хотя так было даже приятнее. Только мешались какие-то очень крупные и твердые крошки, впивавшиеся в бока. Одну он нашел и долго рассматривал. Кажется, это был человеческий зуб.

Наконец ему стало лучше, и чесаться все стало меньше, и почти прошла неодолимая сонливость. Леша проснулся вполне бодрым и сразу учуял восхитительный запах влаги, мокрой земли, прелых листьев, дождевых червей и гниющего дерева. И мусоропровода. И размокшей штукатурки и плесени — где-то совсем рядом был открытый вход в подвал. Леша вспомнил пар над водой, тянущиеся вдоль стен жаркие трубы, уютные темные закутки и ходы, в которых всегда можно было спрятаться. И ему вдруг так остро захотелось на улицу, под дождь, в подвал, словно он просидел взаперти целый год, а то и больше. Леша скатился с дивана, просочился в коридор и тихонько, чтобы бабушка не услышала, направился в прихожую.

Бабушка услышала. Она проскочила у него под боком и загородила собой дверь:

— Ты куда? Нельзя, Лешенька!

Леша недовольно забурчал.

— Никак нельзя, Лешенька. Люди-то что скажут, а? — Бабушка подняла на него жалобный взгляд, всхлипнула. — Люди что скажут?

Леша забурчал громче и вплотную надвинулся на нее. Он хотел выйти отсюда во что бы то ни стало. Бабушка прятала взгляд, отворачивалась, а потом вдруг достала что-то из кармана фартука и заговорила ласково, заискивающе, дрожащим от нежности голосом — так, как никогда прежде с Лешей не разговаривала:

— А вот что у меня есть? Что у меня есть? Нравится такое, да? Знаю, нравится…

В руке у нее был большой кусок заплесневелого хлеба. Круглые белые пятна плесени с зеленой сердцевиной — такую Леша любил больше всего.

Шумно сглотнув, Леша потянулся за хлебом. Но бабушка снова проскочила у него под боком и оказалась у двери в ванную. Протянула кусок, будто дразня:

— Проголодался? Ты ж моя лакомка. Иди, иди сюда…

Леша приблизился, потянулся за хлебом и уже почти взял его, но тут бабушка повела себя совсем странно. Она распахнула дверь ванной и швырнула хлеб туда, в темноту. Голодный Леша с обиженным ревом ринулся за ним, а бабушка втолкнула его в ванную и заперла дверь на задвижку.

Леша долго бушевал в темной ванной, бился о стены, о бортики, сорвал с крючков все полотенца, сшиб висевший над раковиной шкафчик. Потом устал и вспомнил, что еще не завтракал. Долго шарил в темноте, наконец нашел закатившийся под ванну кусок хлеба и проглотил его в один присест, успев, правда, вспомнить о каких-то там особых героических людях, которые, оказавшись в безвыходном положении, прямо как он сейчас, делили еду на маленькие порции, растягивали… что-то там они точно растягивали.

Бабушка за стеной говорила со своими иконами, молилась требовательно и отчаянно. Нет чтобы хоть раз в жизни поговорить вот таким настоящим, не воспитательным голосом с Лешей…

В темноте на твердом кафеле он просидел довольно долго. Сначала, конечно, надеялся, что бабушка вот-вот его выпустит — ведь он все понял, подумал над своим поведением, он может даже попросить прощения. Ладно, нельзя на улицу — значит, нельзя. Он все ждал, что бабушка подойдет к двери, спросит: все ли, мол, он понял, и он ответит, что все. Но бабушка разговаривала только с иконами. А к двери подходила всего пару раз, молча, и мазала ее чем-то, что ли — потом дробно капало на пол. Леша ревел, кидался на дверь, но она не поддавалась.

Потом зазвонил телефон. Звонил долго — сначала десять трескучих трелей, и умолк. Потом еще десять… двенадцать… и бабушка наконец сняла трубку. Поздоровалась ласковым голосом, предназначенным для чужих. Поугукала, сказала, что Леша в школу пока не может ходить, он болеет. Сильно болеет, да. И врача вызывали, врач сказал дома лежать. Это, наверное, классная руководительница звонила, вспомнила наконец, что в классе кого-то не хватает.

Есть хотелось ужасно. Леша вполз под ванну и стал слизывать влажную, землистую на вкус грязь, забившуюся в щели между кафельными плитками. На стене было немного плесени, но плесень он пока оставил про запас, как какие-то там особые люди, про которых он откуда-то знал.

Снова поползло тягучее время — не то часы, не то дни. Леша устал биться о дверь, да и болело уже все, и понятно стало, что бабушка его не выпустит. Она все молилась, переходя с шепота на низкий пугающий крик. Из-под двери тянуло корвалолом и чем-то церковным, приторным. В ванной было темно, холодно и тесно, Леша с трудом находил более-менее удобное положение, чтобы поспать. Бабушка сошла с ума, понял он, и хочет его здесь уморить. Ну и пусть, у него все равно какая-то там страшная болезнь, от которой выпадают волосы и зубы.

Опять звонил телефон. И бабушка уже не таким ласковым голосом опять объясняла, что нет, Леша не может прийти в школу, он очень сильно болеет. До конца четверти он не сможет прийти совершенно точно. Нет, помощь не нужна. Что значит — как-то решить вопрос? Они учителя, пусть они и решают, пусть сами разбираются, это их работа!..

Леша слушал разговор, приникнув к щели под дверью. Когда в коридоре включали свет, в щель было видно паркет и полоску синих обоев. И еще какую-то черную веревку… нет, не веревку, это был провод. Длинный телефонный провод, который волочился за бабушкой, когда она таскала телефон на кухню для всяких секретных разговоров. Леша отчетливо вспомнил лакированную, с тускло-золотистой фурнитурой тумбочку, на которой стоял телефон. От двери ванной до тумбочки было всего ничего, рукой подать.

Он дождался, пока в квартире все стихнет, а бабушка перед сном повернет ключ в своей двери, и начал осторожно расширять щель. С нижней части двери давно сошла краска, дерево стало рыхлым, пористым… и вкусным. Леша отламывал щепку