их, потому что думала, что это бесполезно. Птичник давал мне таблетки, а я только делала вид, что глотаю, и выплёвывала потом в окно. Мне не нравится, что они дают мне эти таблетки. Не нравится, что они синие. Синий, где-то был цветом смерти, или там был белый, знаешь…

О боги, неужели всё так просто? Мне нужно рассказать Яну, пусть следит, чтобы Эда проглотила свои таблетки, и она вернётся к нам.

Я наталкиваюсь на насмешливый взгляд сестры. И знаю, что она хочет сказать ещё до того, как она открывает рот.

– А какое право ты на это имеешь? – спрашивает она. – Эда сама должна решать, пить ей или не пить таблетки и видеть ли галлюцинации.

Она права. Права, но всё же.

– Эда ведь не говорит, что тебе нельзя умереть, так?

Я запуталась.

Эда уже не стоит у двери, я слышу её бормотание из палаты. Птичник точно надел на неё смирительную рубашку, странно, что вообще в Клетку не увёл. Я могу за неё не беспокоиться, пока.

Мне надо подумать.

Кино – идеальная для этого возможность. Никто не кричит, не отвлекает друг друга. Все молча смотрят в экран, и я, устроившись между Китом и Ольгой, могу погрузиться в себя.

Ян, устроился на подоконнике, как на насесте, спрятав руки в карманы халата. Я могу рассказать ему всё прямо здесь. Могу, но буду ли?

Ольга снова сидит, держа спину идеально ровно, не касаясь спинки дивана. У Кита в руках блокнот, кудряшки мокрые после душа. Ник лежит на кресле. Сестра забилась в угол, ближе к подоконнику и Птичнику. Лампу мы выключили, и из-за белого света экрана призраками кажутся все. Даже Птичник. Даже я.

А ведь я могла бы быть призраком, если бы всё получилось немного по-другому. Если бы она была сильнее и съела меня первой.

Кит зевает и кладёт голову мне на плечо. Первые несколько секунд я не могу пошевелиться. Его волосы щекочут мою шею, глаза полузакрыты. Все остальные смотрят в экран, и я шепчу:

– Тебе скучно?

Он царапает воздух пальцами и, не отрываясь от меня, достаёт блокнот.

«Немного. С комментариями Эды было бы веселее».

Я только начала думать о чём-то приятном, как мне напоминают. Птичник всё ещё здесь, неотрывно следит за нами, и я могу ему признаться. Я даже хочу ему признаться. Или не ему, мне надо это выпустить, слишком сложно держать в себе.

Забираю у Кита блокнот.

«Могу я рассказать тебе секрет?»

Он поворачивает голову, наши взгляды встречаются. Я бы могла сидеть так… Долго. Смотреть ему в глаза, чувствовать тепло его тела под бормотание телевизора.

Кит улыбается и кивает, и мне приходится опустить взгляд, чтобы написать.

«Эда рассказала мне, почему она в последнее время», – кусаю кончик карандаша, подбирая слово, – «Такая».

Кит забирает у меня карандаш.

«Почему? Я никому не скажу».

Пишу быстрее, фраза сама срывается с пальцев, и стоит мне поставить точку – становится легче.

«Она перестала пить таблетки.»

Кит смотрит на меня. «Что, правда?» – читаю я в его взгляде.

«Поэтому она постоянно видит галлюцинации», – и, подумав, дописываю. – «Я не знаю, стоит ли рассказывать Птичнику».

Кит читает и быстро мотает головой. Не стоит? Думаю, он прав. Всё же это решение Эды и только Эды. Я возвращаю Киту блокнот, и он снова устраивает голову на моём плече. К концу фильма он спокойно спит, и я не хочу уходить. Всё так хорошо, даже Ольга, кажется, немного расслабилась, и сестра сидит тихо в углу. Но Птичник будит Кита, разводит нас по палатам, выдаёт вечернюю дозу таблеток и уколов. Я вижу, как он, держа шприц наготове, заходит в палату Эды, и думаю, что правильно сделала. Пусть ничего не знает. Или сам догадывается.

6

Утром, удивительно, в отделении показывается Хриза. Я узнаю об этом в душе, по грохоту. Уронить кресло Птичника, споткнувшись о порог, это для неё обязательный элемент посещения.

Когда я, одевшись одной рукой, выхожу в коридор, Птичник насыпает в две кружки растворимый кофе. Шумит чайник, Хриза болтает что-то, размахивая блокнотом. Увидев меня, она улыбается.

– Как себя, чувствуешь, Эва?

Дёргаю головой. Пусть сама решает, как это трактовать.

Пока Птичник поит Хризу кофе, я проскальзываю в палату к Принцу. Кит уже там. Ольга, наверное, занята утренней уборкой, Ник бегает, а Эда заперта.

Кит сидит на кровати Принца, болтая ногами, и что-то рисует. Глажу спящего Принца по голове, а потом, не удержавшись, пропускаю через пальцы кудряшки Кита. Он улыбается мне. Солнце всходит, освещая палату, но Кит всё равно ярче.

– Как спалось? – спрашиваю я.

– А вопроса ещё банальнее тебе в голову не пришло? – бурчит сестра из-за спины.

«Хорошо, спасибо», – пишет Кит. – «А тебе?»

– Неплохо. Он сейчас тихий, – мы смотрим на Принца.

Я уже пару недель не слышала, как он кричит по ночам. Наверное, он слишком крепко спит из-за таблеток.

Конечно, спокойное утро нужно прервать. Распахнув дверь, в палату заходит Хриза. Сразу за ней Птичник с пакетом для капельницы.

– Завтрак, – говорит он, вешая пакет на штатив.

У Принца в руках два катетера. Еда, лекарства – он всё получает, не просыпаясь. Хриза тем временем проверяет ремни на его руках, щупает пульс, оттягивает веки. Она улыбается Киту и спрашивает:

– Как у тебя дела?

Он пишет ей что-то, но я не смотрю. Я уже выхожу из палаты. Что она вообще там делает? Третья палата – самое спокойное место во всём отделении. Пусть Принц спит, не трогайте его, не нужно. Ещё меньше нужно трогать Кита. И Эду, и Ника и меня, и всех нас. Нам хорошо и без Хризы, она только достаёт своими таблетками и схемами, и постоянно всё роняет, и хоть бы она упала где-нибудь на лестнице.

– Не думала, что у нас всё настолько плохо, – усмехается сестра.

Смотрю через приоткрытую дверь на то, как Кит улыбается Хризе, и жалею, что у меня нет ножа. Впервые я понимаю Ника, который набрасывается на людей. О чём они разговаривают? Что ей надо?..

– Эва? – Птичник зовёт меня. – Ты в порядке?

Он комкает в руке пустой пакет для капельницы. Синяя футболка под халатом оттеняет круги под его глазами, которые не выцветают, никогда. В порядке ли я? Хриза пристаёт к Киту, Эда потерялась в галлюцинациях, сестра меня достала, и нож кто-то украл.

– Не совсем.

Птичник изгибает бровь. Вижу, он готов приступить