элемента. Вот и получается, что Федор Спиридонович побывал в обеих ипостасях: в 1932 году отправлен с семьей в ссылку, как глава кулацкой семьи, а в канун 1938-го арестован по обвинению в антисоветской агитации. Именно такие вердикты начертаны в обвинительных приказах!

И все-таки эти две сталинские кампании различались! Раскулачивание 1929-33 годов представляло собой публично-показательное действо: сводки о достижениях в борьбе с кулацким элементом каждый день размещались на страницах советской прессы. Главным обвинительным механизмом был сельский актив, а органы ОГПУ уже по готовым спискам решали участь обвиняемых. А «кулацкая операция» 1937-38 годов проводилась под грифом секретности. Специальные оперативные отряды НКВД по ликвидации врагов народа уже не обращали особого внимания на региональную власть: ее представители сами оказались под всевидящим карающим оком. Добровольными помощниками НКВД стали райкомы и горкомы ВКП(б). Но и среди них наряду с повторными арестами «бывших кулаков» проводилась беспощадная чистка на местах. За два года «Большого террора» почти полностью обновился кадровый состав партийных и хозяйственных руководителей регионального уровня.

Парадоксальная сложилась ситуация: личности, ранее бывшие у руля региональной власти, оказались в одном положении с «бывшими кулаками»: с теми, кого они не считали за людей… Власть имущих и отверженных «уравняли» одним росчерком пера вождя всех народов. Для стоящих у власти чистка в среде управленцев и хозяйственников была не менее важна, чем уничтожение остатков кулачества: необходимо было расширить список «козлов отпущения» ‒ лиц, причастных к произволам на местах! И таким манером отвести накопившееся социальное недовольство от настоящих инициаторов истребления собственного народа: «серых кардиналов» высшего эшелона власти во главе со Сталиным.

Лес рубят — щепки летят!.. Многие из руководящего и партийного состава были арестованы заслуженно, но в эту круговерть попадали и другие. К примеру, те, кто мешал кому-то подняться по служебной лестнице. Из-за доноса такого карьериста в 40-х был арестован муж Марии (старшей дочери Федора Спиридоновича) ‒ видный партийный деятель Свердловской области. Ему дали пять лет лагерей за то, что он скрывал информацию о родственной связи с «врагами народа» со стороны жены. Но через два года вынуждены были освободить: в последней стадии туберкулеза «позволили» умереть дома…

Но это случилось гораздо позже… А тогда ‒ злополучной новогодней ночью 31 декабря 1937 ‒ деда Федора в числе многих, которых забрали в одно и то же время, отправили в Соликамск. Там загнали арестованных в недостроенное холодное заводское здание с наспех сколоченными нарами и грязными тюфяками вместо матрасов. В нем уже находилось более сотни человек.

Деда долго не вызывали к следователю. Уходили на допросы и не возвращались некоторые соседи по несчастью ‒ на свободные места размещали вновь прибывших. Некоторые, вернувшиеся после допроса, восторженно рассказывали, какими человечными оказались начальники. Таким вернулся однажды компанейский сосед по нарам. Он радостно сообщил, что расписался везде, где ему велели, ‒ пообещали, что скоро отпустят, так как забрали его по ошибке.

Попавшие в круговерть «Большого террора», ошарашенные неожиданными арестами и не владеющие никакой информацией, заключенные были подавлены; их психика сломлена. В памяти «бывших кулаков» еще не стерлись горькие воспоминания о раскулачивании, о конфискации всего нажитого и о насильственном переселении в необжитые края… Они через столько ссыльных лет уже успели обжиться на новом месте, получить какую-никакую профессию, обзавестись самым необходимым… И, вроде бы, уже вырвались из западни, в которую попали ранее по воле властей. И вот снова!.. Казалось бы, и обвинить их не в чем, но обвиняют!.. Не понимали тогда, что как бы не пытались они доказывать свою невиновность, все равно ничего не докажут!.. Главное, была бы зацепка, а дальше можно приписать и придумать все что угодно! Даже заявления у следователей были отпечатаны заранее под копирку и начинались: «Обдумав все обстоятельства, я такой-то…» А дальше писались признания в шпионаже, вредительстве, повстанческой деятельности и тому подобное.

Почему так рьяно принялись арестовывать «бывших»? Вероятно, так проще было выполнить и перевыполнить «план». Самого факта раскулачивания в 1929-33 годах в биографии подследственного было достаточно, чтобы квалифицировать человека, как «социально-опасного элемента». Если к этому вердикту не добавлялись другие обвинения, выносился относительно мягкий приговор: пять лет пребывания в исправительно-трудовом лагере (ИТЛ). То есть, действовала примитивная логика: раскулаченный ‒ «враг народа», другими словами, ‒ «контра», только до конца не разоблаченная! Вот под эту «мягкую» статью и надеялся попасть Федор Шергин!

Следствие длилось более года. Каких только методов не придумывали представители карательных органов, чтобы выбить из людей признания! И тот радостный сосед по камере был не просто так!.. Специально подсаживали в камеры таких «агитаторов», которые советовали не спорить и подписывать все документы. Был в бараке, по словам деда, и другой «товарищ»… Вернувшись после допроса и усевшись рядом, он шепотом рассказывал про комнату пыток, куда его водили: о стенах, забрызганных кровью; об избитых до полусмерти людях, лежащих там на полу. И, чтобы остаться в живых, лучше сразу признаться во всем, в чем обвиняют. Даже советовал, что писать в соответствующем заявлении. Убежденно говорил, что, если дед все подпишет, то его быстро освободят. В крайнем случае, отправят вместе с семьей в другое спецпоселение ‒ более отдаленное… Сейчас-то понятно, что все эти доброхоты были «подсадными утками»! Но тогда люди, попавшие в переплет «сталинской инквизиции», верили дружелюбным сокамерникам. И многие следовали их советам. Да и на самом деле существовали и пыточные камеры, холодные и горячие карцеры, расстрельные комнаты…

Федору Спиридоновичу первый следователь попался «добрый». Он не угрожал, не избивал, а проникновенно объяснял: «Если сознаешься, дадут минимальный срок, а не сознаешься, ‒ расстреляют, как «опасного антисоветского элемента»; жену арестуют, а несовершеннолетних отпрысков отправят в интернаты для детей «врагов народа».

А ведь принуждали сознаться не только в антисоветской агитации: это-то было самым безобидным из всего, что деду инкриминировали!.. Его обвиняли в подготовке к взрыву Демидовского моста в составе диверсионной группы. (В 30-е годы этот мост был единственной связующей магистралью между спецпоселками и большой землей).

50-ые годы. Демидовский мост. До революции на нем функционировала узкоколейка с Демидовских угольных шахт

Вспомнили службу в царской армии! (Но когда дед достиг призывного возраста, другой тогда и не существовало.) Обвиняли даже в подпольной деятельности в составе ленинградской контрреволюционной группировки! Где Ленинград, и где, то далекое таежное спецпоселение, в котором проживал ссыльный кулак Федор Шергин?.. (Может быть, участие в финской войне стало поводом для такого абсурдного обвинения?) В общем, все, к чему можно было подкопаться, предъявили в полной мере!

Грубо говоря,