и создавали семьи; получив после освобождения право уезжать, ‒ уезжали… Разбежались по разным уголкам Советского Союза.

Младшая Зинаида уехала с мужем в Крым: на его родину. Встретились будущие супруги там же: на Урале. Грандиозные планы были у Советского правительства после окончания войны. В спецпоселении «Громовое» началось строительство бумажной фабрики. Отовсюду стали съезжаться сюда демобилизованные солдаты и молодые специалисты.

В спешном порядке прокладывали дороги и строили жилье. Заложили фундамент будущей фабрики, сдали в срок большую столовую и современный, по тем меркам, магазин. Даже успели возвести стены поселкового дома культуры, когда вдруг оказалось, что «овчинка выделки не стоит». Крутые подъемы и спуски, весенние речные разливы в разы увеличивали затраты на транспортировку готовой продукции. Так что после приезда очередной влиятельной комиссии все закончилось. Но зато не одна Зинаида нашла тогда свою вторую половинку!..

Отец мой тоже приехал после войны сюда на заработки, а после провальной бумажной эпопеи увез маму на свою родину: в маленький старинный городок Льгов Курской области. Увы, несчастливым оказался брак моей матушки Тамары Федоровны. Поскиталась она с неугомонным и деспотичным супругом в поисках счастливой доли от Курска до Казахстана, меняя поселок за поселком, не успевая нигде прижиться по-настоящему. Так и не упрочилось в нас ‒ ее детях ‒ чувство принадлежности к малой родине. Что считать моей родиной? Место, где я родилась, но которого почти не помню? Больше подходит крылатая фраза: «Мой адрес ‒ не дом и не улица; мой адрес ‒ Советский Союз»!..

Мария Федоровна, пригрев фронтовика-инвалида, замечательного дядю Колю, тоже проделала длинный путь от Уральских гор до украинских степей, а потом и до казахстанских… А ее сыновьям от второго брака достался музыкальный дар деда Федора. Хоть и не обладали они особенными вокальными данными, зато виртуозно играли на гармони и баяне. Их дуэт на целинных семейных посиделках ‒ было нечто!..

Остался жить в пермских ссыльных краях сын Григорий, поднявший на ноги пятерых детей. Будучи носителями и немецких генов, получают они сейчас гуманитарную помощь из Германии. Да российскую доплату к пенсии, как лица, родившиеся в местах ссылки. Хоть какой-то безделицей окупаются долгие мытарства их предков.

Чего не скажешь о дочерях Федора Шергина! Мария так и не узнала о реабилитации 1991 года: умерла за пять лет до этого постановления. Мама, хоть и получила по запросу справку о реабилитации, не смогла воспользоваться положенной по закону компенсацией: умерла после тяжелой продолжительной болезни, так и не успев оформить нужные документы. А Зинаида потеряла все права на выплаты после принятия закона о государственной независимости Украины: после распада СССР там стали приниматься совсем другие законы.

Да, что значат эти подачки от государства?! Разве можно чем-то искупить многолетний гнет клейма «кулацкого отродья», изломанные судьбы, разбитые надежды и бессмысленные лишения ни в чем не повинного поколения детей «врагов народа»!

Эпилог

‒ Кулацкое отродье, враг народа! ‒ громыхал отец в пьяном угаре, а матушка виновато опускала голову. Мы ‒ дети ‒ не понимали, почему он обзывает маму такими словами: не понимали сущности самих слов. Только подозревали, что это что-то очень нехорошее…

Лет десять мне, наверное, было, когда, улучив момент, я впервые спросила маму про дедушку: «Кем он был, и почему отец называет его врагом народа?» Тогда она в нескольких словах поведала, что еще в раннем детстве остался он без родителей, а когда подрос, стал батрачить в семье будущей жены. Женившись, построил дом. И, чтобы отнять этот дом, плохие люди записали деда в кулаки и отправили с семьей в ссылку. Рассказала все это мама наедине и попросила, чтобы я никому-никому про дедушку не проболталась. Сейчас-то я осознаю, что застарелый страх за близких людей и чувство вечной вины заставили матушку придумать эту легенду: про второй арест мама и словом не обмолвилась.

Когда, уже после перестройки, заинтересовавшись историей своего рода, я стала искать информацию в интернете, наткнулась на две противоречивые записи в разных источниках: одни и те же инициалы; идентичные год и место рождения. А приговоры разнятся! ‒ Казалось, речь идет об однофамильцах; либо в архивных записях что-то напутано. Глаза раскрыла тетушка Зинаида, рассказав о втором аресте Федора Спиридоновича.

Вероятно, матушка и сама многого не знала: в 1952 году уехала на родину мужа в Курские края. А всю правду Федор Спиридонович раскрыл февральской бессонной ночью 1956 года младшей дочери Зинаиде.

Тогда, вернувшись с внеочередного партийного собрания, она принесла домой шокирующую новость о секретном докладе Хрущева на XX съезде КПСС «О культе личности и его последствиях». В переполненном зале, где собрали всех коммунистов и комсомольцев, стояла мертвая тишина. Зачитанный с трибуны доклад произвел эффект разорвавшейся бомбы. А после доклада люди стали срывать портреты Сталина со стен и выбрасывать на улицу бюсты «отца всех народов». В кострах горело все, чтоб было связано с великим вождем.

Всю ночь не спали отец с дочерью. Федор Спиридонович говорил и говорил, не останавливаясь. Вспоминал прекрасных людей: сокамерников, обитающих с ним в одном бараке в бесконечные дни последнего ареста. С горечью рассказывал, что очень многие из них верили Сталину: были убеждены, что «мудрый вождь и учитель партии и народа» невиновен в их мытарствах! Просто он ничего не знает, потому что скрывают от него настоящую правду. Конечно, эта беспредельная вера была самообманом. Ну и пусть это было так! Быть может, именно самообман послужил многострадальным изгоям во спасение: вера в великого Сталина помогла им выжить и не сойти с ума!

А после неожиданного освобождения в 1939 году, оставшиеся в живых, оправданные «счастливчики» еще больше уверовали в дорогого вождя. Оказывается-то, Иосиф Виссарионович действительно ничего не знал! Но тут вдруг прибыл с Кавказа товарищ Берия и, открыв глаза «дорогому товарищу Сталину», убрал супостата Ежова и выпустил из мест заключения невиновных.

После той февральской исповедальной ночи Федор Спиридонович снова замолчал. До смертельного инфаркта оставалось меньше двух лет…

‒ Ты мое солнышко в оконце! ‒ последние слова деда Федора, навсегда оставшиеся в памяти Зинаиды. В 1957 году работала она в одном из отделений Кизеллага, расположенном на берегу реки «Мутная». Сколько их было в Пермских краях ‒ этих отдельных лагерных пунктов ‒ «филиалов» ГУЛАГА!.. И не сосчитать!.. Достаточно взглянуть на карту террора, чтобы поразиться их количеству!

А тогда родители приехали к Зинаиде в гости. И, уже прощаясь на вокзале, перед уходом поезда мой сдержанный и молчаливый дед, приобняв дочь, тихо сказал те самые последние слова: «Ты мое солнышко в оконце!» Больше