Время от времени он непринужденно оглядывался вокруг. Онпришел довольно рано. Зал, как всегда, был переполнен. Наступил антракт. СэрСтэффорд поднялся и посмотрел по сторонам: кресло рядом с ним оставалосьсвободным. Кто-то купил билет, но не пришел. Интересно, он прав в своемпредположении или же его гипотетический сосед просто опоздал и его не пустили взал: такое все еще практиковалось на концертах, где исполняли Вагнера.

Он вышел, прошелся по фойе, выпил чашку кофе, выкурилсигарету, а когда раздался звонок к началу второго отделения, вернулся в зал.На этот раз, пробираясь между рядами к своему месту, он увидел, что соседнеекресло занято, и его вновь охватило волнение. Добравшись до своего места, онсел. Да, это была та самая женщина из зала ожидания Франкфуртского аэропорта.Она сидела, устремив взгляд вперед. Профиль ее был в точности таким, каким онему запомнился: четким и безупречным. Она чуть повернула голову, ее взглядравнодушно скользнул по нему, и это «неузнавание» его было столь категоричным,что никаких слов уже и не требовалось. Это было свидание, которое нельзя былоафишировать, по крайней мере теперь. Свет стал гаснуть, женщина повернулась:

– Простите, можно взглянуть на вашу программку? Боюсь, чтосвою я обронила где-то в проходе.

– Конечно.

Он передал ей программу, она взяла ее, развернула и сталачитать. Свет стал еще тусклее. Второе отделение началось с увертюры к«Лоэнгрину». В конце ее женщина вернула программу со словами:

– Большое вам спасибо, вы очень добры.

Следующим номером исполнялись «Шорохи леса» из «Зигфрида»:он сверился с программой, которую ему вернули, и вдруг заметил внизу страницыкакую-то бледную карандашную приписку. Он не стал пытаться прочесть еенемедленно, к тому же в зале было довольно темно. Он просто свернул программу идержал ее в руке. Он был совершенно уверен, что сам в программе ничего неписал. Скорее всего, решил он, у нее тоже была программа, которую она держала всумочке; видимо, она в ней заранее что-то для него написала. От всего этогоопять повеяло таинственностью и опасностью: та встреча на Хангерфордском мосту,конверт с билетом, сунутый ему в руку, а теперь эта женщина, молча сидящаярядом. Раз или два он окинул ее быстрым, небрежным взглядом, которым обычноудостаивают случайного соседа. Она сидела откинувшись на спинку кресла; на нейбыло строгое платье из черного крепа, на шее – старинное ожерелье. Темныеволосы коротко подстрижены и уложены. Она не смотрела в его сторону, неотвечала на его взгляды. Он подумал, уж не находится ли в зале «Фестиваль-Холла»некто, следящий за ними: не переглядываются ли они, не разговаривают ли? Неисключено, что этот «некто» совсем рядом. Она ответила на его объявление вгазете, и этого с него достаточно. Его любопытство не было удовлетворено, нотеперь он, по крайней мере, знал, что Дафна Теодофанос, она же Мэри-Энн, здесь,в Лондоне, и, значит, есть возможность когда-нибудь узнать побольше о том, чтотут затевается. Но план этой «операции» разрабатывает она, а он долженследовать ее указаниям. Он подчинился ей в аэропорту, подчинится и теперь, ктому же он должен признать, что жизнь внезапно стала интереснее. Да, лучше так,чем сидеть на скучных политических совещаниях. Действительно ли на днях егопыталась сбить машина? Скорее всего, так. И даже не один раз, а дважды. Былонетрудно поверить в то, что за ним охотятся: теперь так много лихачей за рулем,что легко можно усмотреть злой умысел там, где его и нет. Он свернул программкуи больше в нее не заглядывал. Музыка закончилась, и сидящая рядом женщиназаговорила, не взглянув в его сторону и вроде бы ни к кому не обращаясь.

– Юный Зигфрид, – произнесла она и вздохнула.

Программу завершил марш из «Миннезингеров». Отзвучали шумныеаплодисменты, зрители потянулись к выходу. Он подождал, не подаст ли она емукакой-нибудь знак, но она просто взяла свою шаль, прошла по проходу междукресел и, немного ускорив шаг, смешалась с толпой.

Стэффорд Най сел в свою машину и поехал домой. Дома, включивкофеварку, он развернул программку и стал внимательно ее изучать.

Программка, мягко выражаясь, его разочаровала. В ней не былоникакого сообщения, и лишь на одной странице над текстом смутно виднеласькарандашная надпись, которую он заметил, но не смог прочитать в театре. Но этобыли не слова и даже не цифры: просто нотная запись, будто бы кто-то сломаннымкарандашом нацарапал музыкальную фразу. В какой-то момент Стэффорд Най подумало тайнописи, которая, возможно, проявится, если подержать листок над огнем.Довольно робко и слегка стыдясь столь мелодраматической фантазии, он поднеспрограммку к решетке электрокамина, но ничего не произошло. Вздохнув, он бросилее на стол. Его охватило вполне оправданное раздражение: весь этот вздор,свидание на мосту под дождем и ветром! Просидеть на протяжении всего концертарядом с женщиной, которой он жаждал задать как минимум дюжину вопросов, – и чтов результате? Ничего! Никакого продолжения. И все-таки ведь она с нимвстретилась, но зачем? Если она ничего не хотела ему сказать, не собиралась очем-то договориться, тогда зачем она вообще явилась?

Он задумчиво оглядел комнату, остановив взгляд на книжномшкафу, где хранил разные занимательные романы, детективы, а также попадавшиетуда иногда научно-популярные книги. Литература, подумал он, гораздо интереснеереальной жизни: трупы, таинственные телефонные звонки, прекрасные иностранныешпионки – и все это в изобилии! И все-таки, может быть, эта неуловимая дама неисчезла навсегда из его поля зрения. В следующий раз, подумал он, он сам будетдействовать. В игре, которую она ведет, могут участвовать и двое.

Он выпил еще одну чашку кофе, потом подошел к окну, держапрограммку в руке. Посмотрев вниз, на улицу, он невольно снова взглянул накарандашную запись в программке и почти бессознательно стал напевать. У негобыл хороший слух, и он без труда воспроизвел мелодию, нацарапанную карандашом.Она показалась ему смутно знакомой. Он спел ее еще раз, погромче. Что этотакое? Там-там, там-там, ти-там. Там. Там. Ну да, определенно знакомый мотив!

Он принялся вскрывать доставленные почтой письма.

В большинстве своем они были неинтересны: пара приглашений,одно из американского посольства, другое – от леди Этельхэмптон: она приглашалаего на благотворительный концерт, который почтят своим присутствием членыкоролевской семьи, так что цена в пять гиней, как указывалось в письме, недолжна показаться чрезмерной. Он отбросил приглашения в сторону: вряд ли онрешит принять какое-либо из них. Сэр Стэффорд подумал: вместо того чтобыторчать в Лондоне, можно немедленно отправиться к тетушке Матильде, как он ейобещал. Он любил тетушку Матильду, хоть навещал ее не часто. Она жила загородом, в перестроенном крыле громадного георгианского особняка,унаследованного ею от деда. У нее была просторная, отлично спланированнаягостиная, небольшая овальная столовая, новая кухня, переделанная из бывшейкомнаты экономки, две спальни для гостей, большая удобная спальня для неесамой, соединенная с ванной, и приличная комната для терпеливой компаньонки,помогавшей ей коротать дни. Все прочие верные слуги были тоже обеспеченыприличным жильем и всем необходимым. Мебель в остальной части здания былапокрыта чехлами от пыли, и там периодически проводили уборку. Най любил этоместо, в детстве он обычно проводил здесь каникулы. Тогда в доме цариловеселье, здесь жил его дядя с женой и двумя детьми. Да, в те времена здесь былославно: дом – полная чаша, много прислуги. В детстве он не обращал особоговнимания на портреты и картины: стены украшали огромные полотна живописиВикторианской эпохи, но имелись работы и более старых мастеров. Да, там былонесколько неплохих портретов: Рейберн, два Лоренса, Гейнсборо, один Лели, двадовольно сомнительных Ван Дейка, а также пара работ Тернера. Некоторые из нихпришлось продать, чтобы семье было на что жить. Приезжая сюда, он по-прежнему судовольствием бродил по дому и разглядывал семейные реликвии.