Но «Смерть на Ниле» – это гораздо больше, чем просто ностальгия. В детстве я брала романы Агаты Кристи в библиотеке собора Всех Святых. Когда я узнала, что она умерла десятью годами раньше, меня вдруг охватило безумное сожаление о том, что писатели не бессмертны. Я решила прочитать все, что она написала. С этого началась моя привычка собирать книги и создавать библиотеки. И «Смерть на Ниле» остается моим любимым романом Кристи. Он приносил мне безмерное удовлетворение. Учась в школе, где британское превосходство ощущалось на каждом шагу, я, как египтянка, гордилась тем, что Агата Кристи сочла Верхний Египет достойным местом действия для своего произведения. Мне было двенадцать. Чимаманде Нгози Адичи было всего девять, когда она, как я узнала позже, писала истории, в которых белые персонажи ели яблоки, пили имбирное пиво и играли в снегу – все это были элементы англоязычных текстов, которые она читала; и всего этого не было в ее нигерийской действительности. А спустя несколько десятков лет я услышала, как она с глубоким пониманием проблемы говорит об «опасности единой истории». Из-за того что я училась не на родном языке, я стала думать, что Египет и египтяне не могут существовать в литературе белых людей, потому что их литература не принадлежит нам, а наша не интересует их.

Туристы покупали в Diwan экземпляр «Смерти на Ниле» и часто начинали возбужденно рассказывать о том, что тоже планируют отправиться в круиз по Нилу. А потом сидели на веранде отеля «Катаракт», притворяясь, будто они Эркюль Пуаро и полковник Рейс. И прогуливались мимо номера люкс, в котором однажды остановилась Агата Кристи и который теперь носит ее имя. Я улыбалась при упоминании этих забавных «реконструкций», которые все они устраивают. Когда мы с Хинд были детьми, мама повезла нас примерно с той же целью в Асуан, знаменитый город на берегу Нила в южной части Египта: чтобы мы познакомились с нашим древним прошлым, лично к нему прикоснулись и прониклись гордостью за наше коллективное наследие. Позже я взяла дочерей, Зейн, которой тогда было десять, и Лейлу, которой было восемь, в такое же путешествие. Мы сидели в тени веранды отеля «Катаракт» и так же, как когда-то Агата Кристи, ее сыщики и бесчисленное множество туристов, любовались солнечными бликами на Ниле. Я рассказывала дочерям о том, что древние египтяне почитали солнце как триединство тепла, лучей и сущности. Кивая головами, девочки потягивали через трубочки лимонад. Я взяла бутылку «Золотой Сахары» с изображением ступенчатой пирамиды Саккара на этикетке и подлила напитка в свой стакан.

Затем я предложила посмотреть экранизацию «Смерти на Ниле». Я сама впервые увидела ее в середине 1980-х годов на нашем только что купленном видеомагнитофоне. Помню картонную обложку этой кассеты: Питер Устинов в роли Пуаро задумчиво смотрит вдаль, словно бы обрамленный мощной фигурой сфинкса, которая красуется у него за спиной. Остальной фон – попытка Голливуда представить самую суть Египта в упрощенном варианте: пирамида, паруса фелук на Ниле и колесный пароход «СС Мемнон» (построенный для Томаса Кука в 1904 году). По краю изображения располагались друг за другом лица остальных актеров: Бетт Дейвис, Мии Фэрроу, Анджелы Лэнсбери, Дэвида Нивена, Мэгги Смит, Сэма Уонамейкера. Ради этого фильма их всех привезли в Египет и поселили в отеле «Катаракт» – съемки проходили в пирамидах Гизы и храмах Луксора. Мои дочери никогда не слышали об этих голливудских звездах. Во мне сразу пробудилась та с детства знакомая неуверенность в значимости моей культуры – на этот раз как желание защитить голливудскую классику, которую я когда-то смотрела с родителями. Я достала телефон и стала искать этот фильм, одновременно пытаясь придумать, как бы заинтересовать им девочек.

– Танго здесь поставил Уэйн Слип, – восторженно заявила я.

– Что такое танго? – равнодушно спросила Зейн.

– Кто такой Уэйн Слип? – таким же тоном спросила Лейла.

– Актеров начинали гримировать в четыре утра, чтобы не снимать в середине дня, когда температура поднималась до 54 градусов.

Тишина.

– Хотя фильм снимали в 1970-х, его старались сделать в духе 1930-х годов.

– Мам, не обижайся, но, может, что-нибудь современное посмотрим? С Ларой Крофт, например?

– Да ну вас и вашу Лару Крофт, – огрызнулась я, понимая, что дело безнадежное.

Возможно, интернет дал им мобильность, которая сделала вопросы принадлежности к какой-либо культуре и осознания ее ценности неактуальными. Они относятся к поколению, которому не пришлось столкнуться с политикой культурной диффамации и иерархии. Их мир существует только в настоящем, их не гнетет груз прошлого. Их жизнь выглядит четкой, ясной: оцифрованная и отфильтрованная, да еще их всегда опекают.

Наша Diwan соответствовала глобалистскому духу моих дочерей. Большинство англоязычных книг, которые мы продавали, приезжали к нам из дальних стран – этакими туристами, решившими уже не возвращаться домой. Мы заказывали их из Великобритании и Америки через сложную сеть международных торговых представителей. Эти представители свозили их в хранилище, а когда у нас набиралось количество, которое рентабельно перевозить, мы отправляли их по воде и воздуху либо в аэропорт Каира, либо в александрийский порт. Там, при прохождении таможни и цензуры, они впервые сталкивались с нашей волокитой, бюрократическими препонами и крючкотворством. Затем сотни коробок прибывали на склад Diwan, где их вскрывали, а содержимое снабжали радиочастотными метками (для защиты от воровства), штрихкодами и ценниками. На импортные книги приходилось устанавливать гораздо более внушительные цены, чем на подобную местную продукцию – арабские книги, изданные в Египте. Среднестатистический египетский роман в начале 2000-х годов стоил 20 египетских фунтов, в то время как розничная цена книги «Смерть на Ниле» была 8,99 доллара и она продавалась за 44 египетских фунта, а после девальвации нашей валюты в ноябре 2016 года – аж за 162 египетских фунта. С каждой такой поставкой становилось все больше электронных писем, переговоров и споров о скидках, ценах-нетто и недопоставках – когда товара приезжало меньше, чем указано в счете-фактуре. Но еще большим испытанием была непомерная продолжительность цикла поставки: прежде чем заказанные книги попадали на уютные полки Diwan, приходилось ждать от четырех недель до четырех месяцев.

Когда эти книги наконец приезжали к нам, я принимала их, как усталых путников, в свои распростертые объятия. Я выставляла их на витрины в продуманных комбинациях, чтобы они словно вступали между собой в оживленную беседу. Книготорговля – это тоже своего рода диалог, и, как в любом диалоге, здесь есть те, кто его заводит, кто в нем участвует, кто его прерывает и кто просто молча слушает. Продавец книг – больше чем профессия. Здесь приходится быть и хранителем, и свахой, и изобретателем трендов, и их знатоком.

Чтение, возможно, сродни путешествию. Мы едем в дальние страны, чтобы узнать, чем они отличаются от наших. Анализируя впечатления от дороги, мы осознаем и систематизируем собственный жизненный опыт. Одно из моих любимых описаний Египта содержится в книге Вагиха Гали «Пиво в снукерном клубе». Действие этого романа, написанного на английском языке и опубликованного в 1964 году, разворачивается во времена правления Насера. Рэм, египетский рассказчик из привилегированного класса, возвращается из Англии в незнакомый и непонятный для него Египет. Рэм немного напоминает самого автора, покончившего с собой через пять лет после выхода книги. Первое время его роман превозносили как шедевр эмигрантской литературы, затем надолго забыли – и лишь спустя двадцать лет после того, как книга вышла из печати, ее все же переиздали. Как и другие книги в отделе «Основы Египта», «Пиво в снукерном клубе» размывает воображаемые нами границы между странами. Описывая свою страну по-английски, Гали не чувствует потребности объяснять читателю египетскую жизнь. Он обращается к чувствам, знакомым каждому: желанию быть «своим» и страху оказаться лишним.