где теснилось десятков пять парт. Элвуд пробрался во второй ряд. Стоило ему оглядеться, и он пришел в ужас. С плакатов на стенах смотрели очкастые совы, выкрикивающие буквы алфавита, а рядом с ними висели иллюстрации к словам, которые обычно проходят малыши: дом, кот, сарай. Точно для первоклашек. А учебники оказались куда хуже исчерканных книг, которые раздавали ребятам в школе Линкольна, – старые, напечатанные задолго до рождения Элвуда издания тех пособий, которые он помнил еще по первому классу.

В кабинет вошел учитель, мистер Гудэлл, но никто и бровью не повел. Это был розовощекий старик лет шестидесяти пяти, в очках в толстой черепаховой оправе, льняном костюме и с гривой седых волос, которые придавали ему ученый вид. Впрочем, скоро от профессорской выправки не осталось и следа. Вялые попытки учителя привлечь к себе внимание смутили разве только Элвуда, остальные ребята откровенно валяли дурака и развлекались. Грифф с дружками резались на заднем ряду в карты, а Тернер, чей взгляд Элвуд случайно поймал, читал помятый комикс про Супермена. Заметив Элвуда, Тернер пожал плечами и перевернул страницу. Десмонд крепко спал, изогнув шею под опасным углом.

Элвуд, который во время работы у мистера Маркони вел все необходимые подсчеты в уме, примитивный урок математики воспринял чуть ли не как личную обиду. Он планировал поступать в колледж – собственно, ради этого он и оказался в той самой машине. С соседом по парте – упитанным парнем, который смачно рыгал после завтрака, – ему пришлось делить один букварь на двоих, и они стали по-дурацки перетягивать его каждый в свою сторону, точно канат. Почти все никелевцы не умели читать. И пока ребята по очереди одолевали текст – несусветную чушь о трудолюбивом зайке, – мистер Гудэлл никому не делал никаких замечаний и не исправлял речевые ошибки. Элвуд отчеканил каждый слог до того чисто, что воспитанники, сидевшие неподалеку, даже очнулись от своих грез и с любопытством стали высматривать, кто это из одноклассников-негров там отвечает.

После звонка на обед он подошел к Гудэллу, и учитель сделал вид, будто узнал его:

– Здравствуй, сынок, чем могу помочь?

Очередной цветной мальчишка: сколько уже было таких и сколько еще будет. Вблизи румяные щеки и нос Гудэлла оказались бугристыми и пористыми. От него тянуло сладковатым запахом – пота вперемешку с парами выпитой накануне бутылочки спиртного.

Стараясь скрыть свое раздражение, Элвуд спросил, нет ли в Никеле занятий для продвинутых учеников, которые собираются поступать в колледж. А потом застенчиво пояснил, что предложенный материал он уже прошел много лет назад.

Гудэлл был сама доброжелательность.

– Конечно-конечно! Я обсужу этот вопрос с директором. Еще разочек, как тебя зовут?

По дороге в Кливленд Элвуд нагнал Десмонда. Он пересказал ему свой разговор с учителем.

– И ты веришь в эту чушь? – спросил Десмонд.

После обеда, когда пришло время для занятий в классе рисования и мастерской, Блейкли отвел Элвуда в сторонку. Воспитатель велел Элвуду присоединился к другим червям, которые убирались в саду. У них, правда, работа уже в самом разгаре, проговорил он, но зато труд во дворе даст Элвуду, так сказать, представление о местности.

– Увидишь все вблизи, – пообещал Блейкли.

В тот первый день Элвуд в компании пяти других воспитанников – в большинстве своем цып, – вооружившись косой и граблями, бродил по «цветной» половине кампуса. Возглавлял этот отряд мальчишка по имени Джейми – немногословный и, как и многие никелевцы, тощий, точно спичка. Джейми часто перебрасывали из корпуса в корпус: его мать была мексиканкой, и начальство попросту не знало, что с ним делать. Когда он только прибыл сюда, его поместили к белым, но в первый же день работы на лаймовом поле он так загорел, что Спенсер отправил его к цветным. Джейми провел месяц в Кливленде, но потом во время обхода территории директор Харди заметил его бледное лицо в ряду смуглых и велел вернуться в корпус для белых. Спустя несколько недель Спенсер перевел его обратно.

– Так вот и шпыняют меня из угла в угол, – рассказывал Джейми, сгребая в кучу сосновые иглы. Улыбка у него была печальная, щербатая. – Надеюсь, в конце концов они определятся!

Первая экскурсия Элвуда по окрестностям состоялась, когда он с ребятами шагал в гору мимо двух других жилых корпусов для цветных, мимо баскетбольных площадок из красной глины и большой прачечной. С высоты за деревьями просматривалась почти вся «белая» половина кампуса: три жилых корпуса, лазарет и административные здания, в одном из которых – в большом, из красного кирпича и с американским флагом – располагался офис директора Харди. На территории школы находилось еще несколько крупных построек, которыми попеременно пользовались и черные, и белые воспитанники: гимнастический зал, часовня, столярная мастерская. Сверху казалось, будто школа для белых воспитанников ничем не отличается от школы для черных. Интересно, подумал Элвуд, а внутри там тоже все лучшее, как в школах Таллахасси, или в Никеле всем, вне зависимости от цвета кожи, дают дрянное образование?

Когда «садовая бригада» добралась до самого верха, ребята огляделись. На другой стороне холма находилось кладбище – Сапожный холм. Невысокая стена из неотесанного камня окружала белые кресты, серые заросли сорняков, накренившиеся, изогнутые деревья. Мальчики обходили это место стороной.

Джейми разъяснил, что если пойти по дороге, огибающей холм с другой стороны, то скоро выйдешь к типографии, первым фермерским домикам, а потом и к болоту у северной границы никелевских территорий.

– Ты не волнуйся, скоро и тебя отправят на картошку, – заверил Джейми Элвуда.

Группки воспитанников шли по тропинкам и дорожкам выполнять свои трудовые повинности, а надзиратели в казенных автомобилях колесили по кампусу и наблюдали за ними. Элвуд изумленно замер при виде темнокожего парня лет тринадцати-четырнадцати за рулем старого трактора, тянущего за собой деревянную повозку, полную никелевцев. В огромном водительском кресле паренек, везущий своих пассажиров на ферму, выглядел сонным и безмятежным.

Если ребята вдруг осекались и замирали как вкопанные, это значило только одно – Спенсер где-то поблизости.

На полпути от «цветного» кампуса к «белому» стояло одноэтажное прямоугольное здание, приземистое и узкое, – поначалу Элвуд принял его за сарай. По бетонным стенам, выкрашенным в белый, тянулись, точно виноградные лозы, вереницы ржавых пятен, но зеленая краска на наличниках двери и окон была яркой и свежей. На продольной стене виднелось одно большое окно, а к нему, точно утята, льнули три оконца поменьше.

Постройку окружал островок нескошенной травы в фут шириной, непокоренный, нетронутый.

– Может, и это скосить? – спросил Элвуд.

Двое никелевцев, шагавших рядом, шумно вздохнули:

– Ниггер, тут лучше ни во что не впрягаться, пока не попросят.

Свободное время до ужина Элвуд провел в кливлендской комнате отдыха. Он изучил содержимое ящиков, полных карт, настольных игр и пауков. Воспитанники спорили, кто следующим будет играть в настольный теннис, отбивали ракетками подачи в сторону провисшей сетки, отпускали ругательства после промахов; белые шарики стучали по столу обрывистым сердцебиением подросткового полудня. Элвуд осмотрел скудное содержимое книжных полок в поисках детективов о братьях Харди и комиксов, но обнаружил только покрывшиеся плесенью научно-популярные книжки с космическими картинками и снимками крупным планом морского дна на обложке. Элвуд открыл коробку с картонными шахматами. Внутри лежало только три фигурки: ладья и две пешки.

А кругом царила суета: кто-то отправлялся работать или на спортивные занятия, кто-то – возвращался, другие спешили наверх, к кроватям, – в гавань своих детских шалостей. Мистер Блейкли прервал обход, чтобы познакомить Элвуда с Картером, одним из чернокожих надзирателей. Он был моложе воспитателя и казался человеком строгим и педантичным. Картер окинул Элвуда быстрым, подозрительным взглядом и отвернулся, чтобы отругать мальчика, сосавшего большой палец в углу.

Половина надзирателей в Кливленде была черной, половина – белой.

– Начнут тебя донимать или даже внимания не обратят, заранее неизвестно –