хоть монетку кидай, – рассказывал ему Десмонд, – и цвет кожи тут ни при чем. – Он лежал на одной из кушеток, подложив под голову газету, раскрытую на разделе юмора, чтобы только не касаться головой сомнительного пятна на обивке. – Есть там и славные парни, но некоторые точно с цепи сорвались.

В качестве примера Десмонд привел старосту из числа воспитанников, чья задача сводилась к тому, чтобы выявлять нарушителей правил и прогульщиков. На этой неделе обязанности старосты исполнял светлокожий мальчишка с густой шапкой золотистых кудрей, прозванный – и вполне справедливо – Косолапкой. Беспечно напевая себе под нос, Косолапка расхаживал по первому этажу с планшетом и карандашом – главными атрибутами своей власти.

– Этот в два счета на тебя настучит, – предупредил Десмонд. – Но если староста попадется хороший, то можно разжиться щедрыми баллами и поскорее выбиться в испытатели и пионеры.

Где-то на юге, у подножия холма, взвыла сирена. Что это было, никто из них не понял. Элвуд перевернул деревянный ящик и сел на него, поникнув головой. И как это место вообще встретилось на тропе его жизни? Краска сходила с потолка тонкой корочкой, а перепачканные сажей окна час от часу делались все темнее. Ему вспомнилась речь доктора Кинга, обращенная к старшеклассникам из Вашингтона. Он тогда говорил о последствиях законов Джима Кроу и что пора бы обратить их в призыв к действию. «Вот что несравненно обогатит вашу душу. Вот что подарит вам то редкостное благородство, которое может произрасти лишь из любви и самозабвенной помощи ближнему. Посвятите себя человечеству. Пусть это станет для вас главной целью в жизни».

«Пускай я и оказался в этих стенах, – думал Элвуд, – но я сделаю все, что могу, чтобы выбраться поскорее». Дома все знали его как человека спокойного и надежного – вскоре и в Никеле это заметят. За ужином он расспросит Десмонда, сколько баллов надо набрать, чтобы выбиться из червей и как быстро обычно поднимаются к высшему рангу и уходят отсюда. Он добьется этого вдвое быстрее. Это будет его бунт.

С этим решением он перебрал три коробки с шахматами, собрал один полный комплект фигур и выиграл две партии подряд.

Позже он и сам не сможет толком ответить, почему вмешался в ту потасовку в туалете. Кажется, так же поступил его дед в одной из историй, рассказанных Гарриет: не сумел пройти мимо, заметив несправедливость.

С Кори, мальчиком, которого вздумали дразнить старшие, он раньше не встречался. А вот задир уже видел за завтраком: Лонни с его бульдожьей челюстью и его дружка с маниакальными повадками – Черного Майка. Элвуд зашел в туалет на первом этаже, чтобы справить нужду, и увидел рослых парней и Кори, прижавшегося к потрескавшейся кафельной стене. Может, Элвуд и впрямь был не в своем уме, как подметили ребята из Френчтауна. Или все дело в том, что обидчики оказались крупнее малыша Кори. Адвокат Элвуда уговорил судью разрешить его подзащитному провести последние дни на свободе, дома, поскольку в тот день некому было везти его в Никель, а таллахасская тюрьма стояла переполненной. Возможно, проведи он больше времени в горниле окружной тюрьмы, он бы усвоил, что лучше не мешать разгулу насилия, и неважно, чем оно вызвано.

– Эй! – позвал Элвуд и шагнул вперед.

Черный Майк развернулся, ударил его в челюсть, и он влетел спиной в раковину.

Тут дверь распахнул еще один мальчик из цып и вскрикнул: «Вот черт!» Фил, один из белокожих надзирателей, как раз делал обход. Держался он вяло и безучастно и вечно делал вид, будто в упор не видит того, что творится у него под носом. Еще в юном возрасте он решил, что так будет проще. «Хоть монетку кидай», как описывал Десмонд никелевское правосудие.

– Что это вы тут затеяли, а, крошки-ниггеры? – спросил Фил беззаботным тоном, скорее выдававшим его любопытство.

Пытаться разобраться в случившемся, понять, кто виноват, кто зачинщик и почему, – это в его обязанности не входило. Он должен всего лишь приглядывать за цветными мальчишками – вот и сегодня ничто не изменило его отношения к своей работе. Он спросил новенького, как его зовут, имена остальных он и так знал.

– Мистер Спенсер во всем разберется, – пообещал Фил. А потом велел мальчишкам готовиться к ужину.

Глава шестая

Синяки на светлой коже выглядели совсем не так, как на темной, и белые мальчики окрестили это место Фабрикой мороженого, потому что оттуда они возвращались с синяками всех мыслимых цветов. Черные же называли его «Белым домом», поскольку это было его официальное название и в дополнительных эпитетах не нуждалось. Белый дом приводил закон в исполнение, и все повиновались.

Они явились в час ночи, но мало кого разбудили – трудно заснуть, если знаешь, что они придут, пусть и не за тобой. Мальчишки слышали хруст гравия под шинами, скрип дверей, топот на лестнице. Их слух превратился в зрение – так отчетливо воображение рисовало все яркими мазками на холсте их сознания. В спальне заплясали лучи фонариков. Они знали, где стоят нужные им кровати, несмотря на то что их разделяла всего пара футов; после тех случаев, когда они схватили не тех мальчишек, они стали уточнять заранее. В этот раз они забрали Лонни и Черного Майка, даже Кори, ну и Элвуда тоже.

Ночными гостями оказались Спенсер и надзиратель по имени Эрл, рослый и проворный, что выручало, если воспитанник в страхе забивался в какую-нибудь из подсобок и надо было вытаскивать его оттуда. Казенные машины, коричневые «шевроле», те самые, которые днем колесили по окрестностям по нехитрым поручениям, – по ночам становились предвестниками беды. На одной из них Спенсер увез Лонни и Черного Майка, а на другой Эрл – Элвуда и всхлипывающего Кори.

За ужином с Элвудом никто словом не обмолвился, точно участь его была заразна. Некоторые при виде его перешептывались: «Ну что за дурак?!» Задиры глядели на него волком. В общежитии воцарилась тяжелая гнетущая атмосфера – тревога спала, лишь когда парней увезли. Только тогда с воспитанников схлынуло напряжение, и некоторые смогли наконец-то уснуть.

Когда после отбоя в спальне погасили свет, Десмонд шепотом посоветовал Элвуду не шевелиться, если что-то начнется, потому что на конце плети имеется зазубрина, и она вопьется в кожу и вспорет ее, если сильно дернуться. А в машине по пути на место Кори не уставал повторять: «Буду тихо лежать и не шелохнусь. Буду тихо лежать и не шелохнусь», – так что, возможно, совет Десмонда и впрямь был разумным. Элвуд не спросил у него, сколько раз он сам побывал там, потому что тот затих сразу же после своего совета.

В прошлом Белый дом выполнял функцию сарая для рабочих инструментов. Они припарковались сзади, и Спенсер со своим спутником завели ребят внутрь через заднюю дверь: «вход для битья», как называли его никелевцы. Человек, идущий по дороге с другой стороны от Белого дома, ничего дурного и не заподозрил бы. Спенсер быстро отыскал ключи на своей внушительной связке и отпер два замка. Вонь стояла невыносимая – от мочи и прочих человеческих выделений, въевшихся в бетон. В коридоре подрагивал свет единственной лампочки. Спенсер и Эрл провели ребят мимо двух ниш в комнату, расположенную в передней части здания, где стояли соединенные друг с другом стулья и стол.

Прямо в стене Элвуд увидел дверь и даже подумал о побеге. Да куда там. Это место объясняло, почему вокруг школы нет никакой ограды с колючей проволокой и почему отсюда почти никто не убегает. Вот она, та самая стена, что удерживает ребят здесь.

Первым Спенсер и Эрл увели Черного Майка.

– Думал, ты после того раза за ум возьмешься, – сказал Спенсер.

– Давай, обмочись еще разок, – добавил Эрл.

Послышался рев – штормовой, мерный.