– Мне тоже так иногда кажется.

– Ты чего не обиделся?

– Я же знаю, что ты не по-настоящему это говоришь.

– Тогда, вот, что скажу… Ты – трус!

– Когда же это я струсил?

– Не скажу. Было два раза.

– Ну и не говори.

– Мне кажется, что ты обиделся.

– Смешно, Лолита! Оттяни немного поплавок, в лилиях запутаешься.

– Ладно… А чего это вы русские такие тупые, никак не можете латышский язык выучить?

– !?

– О! Обиделся! Слава Богу, я тебя обидела. Мне сразу легче стало. Правда.

– Вовсе мы не тупые.

– Да ладно, будешь теперь весь день дуться. Я же не для того сказала. Эх, смешной!.. Вот, улыбнулся!..

– У тебя стрекоза на заколке сидит. Заколка ведь тоже, как стрекоза, она и спутала.

– Я не буду шевелиться, пусть сидит, а ты смотри и улыбнись ещё раз. Я всё соврала сегодня, всё, что говорила тебе, пусть и будет мой грех. Ты что, забыл, что мама у меня была русская. Память у тебя плохая, это – точно. А латышскому языку я тебя буду учить. Хочешь?.. Но… скажи и ты мне какую-нибудь неправду. И тогда мы будем… как это русское слово?..

– Квиты.

– Да. Скажи…

– Ты самая злая и самая бессердечная!

– Какие хорошие слова ты мне сейчас сказал! Никто и никогда не говорил мне таких чудесных слов!.. А где твой поплавок!.. У тебя утянуло, подсекай! Ого! Какая огромная… тяни!.. А ты, правда, больше на меня не сердишься?..

Так… акварельные краски, бумага, планшет, кисти, банка с водой… Кажется, ничего не забыл.

Утро встретило меня криками петухов, волнующим шумом высоких лип над сельской улицей и запахом моря. У забора, заляпанного брызгами солнечного света, я увидел Эдгара с этюдником на высоких ножках.

– Виталий, гляди какие у меня кисти, – показал он с довольным видом. – Профессор подарил.

– За какие достижения? – спросил я, наполняя карман, сквозь щели забора, стручками гороха.

– Всё просто, – ответил Эдгар. – Дело в том, что я – очень хороший человек.

– Ты? – удивился я.

– Конечно! Просто очень хороший человек.

– Это, наверное, к удаче – хорошим летним утром, встретить хорошего человека. Хм! У меня, кажется, уже хорошее настроение.

– Давай, сходим сегодня к старым мельницам.

– Далеко. Не хочется переться в такую жару.

– Хочешь, я тебя понесу? – предложил Эдгар.

– Сходим… В другой раз. Сегодня у меня другие планы, – ответил я. – Прикольный у тебя тон у дерева. Сажа газовая со стронцием?

– Ага!

Сельская дорога была изрыта копытами коров и колёсами тракторов. Из-за заборов грузно свисали ветви с сочными мазками красных яблок, идя по дороге, в кружеве тени и солнечных пятен, я сорвал несколько тёплых красных яблок и положил их в сумку. Навстречу мне по дороге бежала зигзагами рыжая дворняга с таким длинными ушами, что они чуть ли не тащились по пыльной земле. Обегая полукругом, она опасливо и чуть виновато глянула на меня.

А в траве у забора, в тени большого куста папоротника лежал полосатый кот и следил за мной, прищурив глаза. Я остановился, кот чуть приоткрыл глаза, я шагнул к нему, кот раскрыл глаза ещё больше и нервно дёрнул кончиком хвоста. В его взгляде я почувствовал ненависть и досаду, что я не мышь.

Я свернул на поляну, пёструю от белых, синих и желтых цветов и пошёл по тропинке, стараясь не наступать на муравьёв. Ласточки с писком носились высоко в небе, шумели на ветру верхушки берёз, полукольцом окружавшие поляну, а впереди ослепительно, против солнца, блестела река. Повеяло сладковатым запахом камыша.

Спустившись по песчаному обрыву к реке, я заметил Ника, он сидел на бревне и курил.

– Привет, нигер! – воскликнул Ник.

– Привет, черномазый! Ты, я вижу, уже накидался, – сказал я, заметив полупустую бутылку вина под его этюдником. – Работаешь?

– Это ты работаешь, а я – хуярю! Видал, какого Констебля я заделал?

На его этюднике я увидел действительно хорошую картину – старая мельница в тени корявых деревьев, блеск прозрачной воды, под которой угадывались камни и движимые течением водоросли, а на небе замерли облака, со светящимися краями… Я залюбовался!..

– Какие шняги! – воскликнул Ник, увидев вдали трёх девушек у купальни. – Чур, мне сиськастую! Вот увидишь, оттрахаю её, как врага народа!

– Ладно, подонок, я пошёл! Не буду мешать, творческому процессу.

– Без кайфа нет лайфа, без лайфа нет фака, а без фака нет сетисфака! – и глотнув винчика, спросил, – У тебя нет какой-нибудь закуси.

– Вот, – сказал я, порывшись в сумке, – у меня есть для тебя хорошая, маленькая, черномазая шоколадка. Она твоя! Порви ей трусики!

– То, что надо! Ты мне деньжат не подкинешь?

– У самого нет. Надо в Ригу ехать, а то всем тут уже должен.

– Долги отдают только трусы, – заметил Ник.

Где-то надо остановиться, думал я, идя вдоль берега реки. До обеда сделаю акварель, а потом – набросаю парочку старых сараев. Мне очень нравится их рисовать – замшелая крыша, почерневшие от времени доски, в тени, под крышей, крытой толстым слоем камыша, жерди, вёсла, мотки верёвки, покосившиеся, трухлявые лавочки, кувшины… В тёмные проёмы окон залетают сверкающие на солнце крыльями бабочки. Так хорошо сидеть одному в высокой тёплой траве в тишине среди сараев-призраков! Так тихо становится в душе и можно ни о чём не думать. Всё замирает вокруг, напоённое солнечным теплом и кажется, что остановилось время, кажется, что наступила вечность…

Впереди, у камышей я увидел Тамару. Когда бы я ни увидел её, никогда не мог не залюбоваться её ногами. Ни у кого я не видел таких красивых ног – стройные, с развитой мускулатурой икр и бёдер, но при этом, оставляющие ощущение нежности, гладкости. Тамара входила в сборную Латвии по слалому, но мне никогда не пришлось увидеть её на лыжах, только в Академии художеств, время от времени видел сообщения о её победах и удивлённо смотрел на неё – спокойную, стройную и такую красивую.

Тамара присела и стала что-то собирать у самой воды, чуть придерживая свисающие вниз тёмно-каштановые волосы.

– Виталик, если увидишь плоские, круглые, как пуговицы камешки, собирай. Они мне очень нужны, я делаю новую куклу, – крикнула мне она.

– Что за кукла? – спросил я, подходя к ней.

– Придумала одну неведомую зверушку. Увидишь потом. А ещё хочу сделать Ведьму, но такую… забавную.

– Злые куклы не делаешь? – спросил я.