Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Видела.
— И какой у Лешки дом? — не без ехидства спросила Римка.
— Большой. Белый.
Алька следила за Юлькой, видела, как Лешка Коробов подводил ее к своему дому.
— И все?
— Почему все? Там какой-то узор под окнами…
— Узор, — кивнула Римка.
— А ты откуда знаешь? — не удержалась от сарказма Алька.
— Ну знаю, и что? — нахмурилась Римка.
— Тебя там тоже того?..
Развить свою мысль Алька не успела. Мишка Лаптев кивком показал ей на грузовой «ЗИЛ», который остановился неподалеку. Из машины вышел Алькин отец — маленький, невзрачный и безобидный. Сегодня он был почему-то мрачнее тучи. И на Альку смотрел, как грозовая туча на землю.
Он подошел к завалинке, зло глянул на дочь.
— Про Юльку все врешь? — спросил он.
— Я? Вру? — возмутилась Алька.
Но отец глянул на нее так, что язык стал отниматься. Он пребывал сейчас в том редком для него настроении, когда ему лучше не перечить. Он опасен в гневе. Очень опасен. Однажды он самым натуральным образом привязал Альку к распилочным козлам и выпорол, как сидорову козу. И сейчас он мог поступить так же.
— Врешь!
— Конечно, врет! — расправив плечи, Римка ехидно зыркнула на Альку.
И пошла, покачивая бедрами. Алька завистливо глянула ей вслед и поплелась за отцом во двор.
Он завел Альку в дом, зажал в угол и придавил злым взглядом:
— Еще раз Юльку тронешь, я тебя собственными руками…
Он и впрямь поднял руку, растопырив пальцы. И внизу живота у Альки развязался какой-то горячий узелок. И потекли мысли. Действительно, а чего она привязалась к Юльке?
Автобус еще не подъехал, но люди уже подходят к остановке. И Юля здесь. Стоит в сторонке, придерживая пальцами наброшенную на плечи кофточку. Небо чистое, птицы поют, радуясь отличной погоде, но солнце пока еще робкое, а утренняя прохлада дает о себе знать.
Дима мог согреть девушку. Он на мотоцикле, она может сеть к нему на заднее сиденье, обнять его, прижаться.
Он подъехал к ней с шумом, с огоньком во взгляде.
— Привет! — весело подмигнул.
Но Юля смотрела на него с холодным выражением лица. Смотрела равнодушно. Хотя и можно было заметить интерес в ее глазах.
Он же помнил, как она посмотрела на него, когда вышла из «семерки». Дима определенно произвел на нее впечатление. А как иначе! Он молодой, удалой, собой недурен. Мало того, перспективный. Ему работу отличную в Подреченске предложили, администратором в кафе, зарплату обещают хорошую. Сегодня у него собеседование, а завтра уже, может, и на работу. Если возьмут. А как не взять, если на работу его позвала сама владелица кафе? Троюродная сестра матери давно уже в бизнесе, но за последние два года развернулась во всю ширь. И швейный цех у нее, и магазины, столовую возле рынка недавно купила, кафе из нее сделала. Кафе большое, место людное, так что доход солидный. Ирина Павловна сама об этом рассказывала. Ей двадцать восемь лет, разница в возрасте не такая уж и большая. К тому же родственница — троюродная тетка, считай, седьмая вода на киселе.
— Чего не здороваешься? — спросил он, снимая с заднего сиденья второй шлем.
— Здравствуй, — сухо сказала Юля.
— В техникум?
— В техникум.
— Экзамены?
— Экзамены.
— Ты человек или робот? — с улыбкой и как бы в шутку спросил он.
Но в его голосе прозвучала обида.
— Чего ты хочешь?
— Подвезти тебя хочу.
— Спасибо, не надо.
— Почему?
— Растрезвонишь потом. — Юля едва заметно скривила губы.
— Я что, похож на свистобола?
— Уезжай.
— Ты что, обижаешься на меня?
Слух, который распустила Алька, разлетелся по всему селу, через печные трубы разлился по ушам. И Дима оказался в числе первых, кто его подхватил. Но ведь он же видел, как Юля выходила из машины… Потом вроде бы сказали, что не было ничего такого. Юлю подвез однокурсник, а глупая Алька раздула из мухи слона. Но Дима поверил, и Юля это заметила. Потому и простить его не может.
— Нет, — покачала она головой. — Не обижаюсь. Но никуда с тобой не поеду.
— Обижаешься.
Он стал надевать на голову запасной шлем, забыв, что на нем уже основной. Один шлем стукнулся о другой. Стоящая неподалеку полнощекая девушка прыснула в кулак. К ней Дима и подъехал.
— До города подвезти? — спросил он, гипнотизируя ее взглядом.
Он знал, как покорять девчонок, как смотреть на них, разжижая их волю обаянием своего взгляда. С Юлей этот номер не прошел, а полнощекая с радостью запрыгнула в седло. И крепко прижалась к Диме у людей на глазах.
Указатель с названием села остался уже позади, когда она спросила:
— А почему ты не спрашиваешь, как меня зовут?
— Спросил.
— Катя меня зовут… А к Юльке ты зря подкатывал.
— Почему?
— Она у нас недотрога. К ней на хромой козе не подъедешь.
— Где это у вас?
— В колледже… Ни с кем не дружит, никого не хочет.
Дима промолчал, и она затихла, но через какое-то время брякнула:
— А я хочу!.. Ну, в смысле, дружить.
Но Дима продолжал молчать. Любовь и дружба есть результат стремления двух сторон. А его сторона молчала. Не нужна ему Катя. А за Юлю он бы поборолся.
* * *
Дима уехал, и стало еще холодней. Юля поежилась и надела кофточку в рукава. Может, зря она ему отказала. Сейчас бы ехала, прижимаясь к его спине. Это глаза у него холодные, а тело, должно быть, горячее.
А глаза у него действительно холодные. И это при том, что взгляд теплый. Странное сочетание, но что есть, то есть. Дима парень хороший, добрый. И внутренний стержень в нем, скорее всего, крепкий. Но шаткий. Ненадежный. Как легко он поверил в то, что Юля — шлюха… А ведь он поверил. И зачем он ей такой нужен?..
Автобус уже должен был появиться, но его нет и нет. А людей на остановке все больше. Как бы Алька со своим жалом не появилась.
Юля заметила синюю «семерку» со знакомой антенной дугой. Только окна закрыты, и музыки не слышно. Машина выехала на площадь, сделала полукруг и остановилась рядом с Юлей. И тут же стала объектом пристального внимания. Автобус, похоже, сломался, второй рейс на носу, но народу будет не протолкнуться. И если есть возможность уехать на попутке, упускать ее люди не станут.
Пышнотелая Патрикеевна открыла дверь, сунула голову в салон, но водитель к этому времени уже вышел из машины. У него спрашивали, можно ли доехать до города, а он невозмутимо шел к Юле. На этот раз одет он был довольно прилично. Светлая рубашка, черные джинсы, начищенные до блеска туфли. И жвачку он не жевал, и ключи на пальце не крутил. Даже движения у него стали плавными, размеренными. И куда только вся дерганость делась?