былинный. В сарае

заперла его бабка.

И к дружине выходит, сладко

зовёт всё войско обедать,

мол, надо бы ей поведать

некую страшную тайну:

– Входите, соколики, знаю

одно верное средство

как получить наследство

из Московской де казны.

В дом идите, там волшебные сумы.

В них желаньице шепните

и казну «за так» берите!

Ох, ты глянь на эти рожи,

совесть их ничуть не гложет:

молодцев чи хлопцев бравых

кучеря-кучеря-кучерявых.

Заходят они в избушку,

кланяются старушке

и в большущие сумы

суют длинные носы.

Бабка сумочки связала,

села сверху и сказала:

– Кто на чужое позарится,

от того природа избавится!

И печь топить приказывает

Малышу, Кышу. Обязывает

Хлыща тащить воинов к баньке:

– Закатаем их на зиму в банки!

Глава 8. Илья Муромец снова закидывает бабу Ягу на Луну

Но сказка была б не сказкой,

если б чёрт в ней не лазил.

Говорит он Яге: «Погоди,

не уваривай хлопцев, беги

бабуся скорее отсюда,

Илья Муромец едет покуда.»

– Покуда это куда?

– Едет Илья сюда,

шеломом своим потряхивает,

копьём булатным размахивает,

говорит, что закинет ведьму

на Луну иль отдаст медведям

на жуткое поругание:

на съедение и обгладание!

Испугалась старушка:

– Илюшенька едет, неужто?

Да, да, богатырь наш ехал,

за версту его слышно, брехал:

– Один я на свете воин,

(кто же с этим поспорит?)

один я храбрец на свете!

Эге-гей, могучий ветер,

разнеси эту весть по свету,

лучше Илюшеньки нету

богатыря на вотчинах русских!

Ветру вдруг стало грустно:

– Не на пиру ты, Илья,

в лесу бахвалишься зря.

Ну кому это надо: лисам

или полёвкам мышам?

А товарищи твои в беде.

Поспешай-ка к бабе Яге,

та хочет сварить былинных:

Василя Буслая с дружиной;

закрыла она их в амбаре,

скоро в печурку потянет.

Натянул поводья Илья:

– Да я, де, буду не я,

ежели не подсоблю;

скачи, Сивка, друже спасу!

И калёной стрелой помчался!

А кто б на пути ни встречался,

сёк, рубил даже не глядя.

Сколько ж калик прохожих погадил!

Прискакал наш воин к избушке:

ни разбойников там, ни старушки,

лишь баня красна кипятится.

Илья туда! Там свариться

успели бы храбрецы,

но Муромец опрокинул котлы

и вытащил еле живых.

Каждому дал под дых:

– Не слушай нечисту силу,

не ведись на слова красивы,

эх, бесстыжие ваши рожи,

а ну вставайте на ножки!

Но дружинушка пала,

сопела, не вставала.

Оставил Илюша их тут, а

сам поскакал покуда.

И пока нечисть искал,

забыл, покуда скакал?

Надышался он зелья,

что в бане варилось. С похмелья

слез с коня богатырь и в поле

ловить бабочек. Вскоре

голос услышал с неба:

– Илья, один ты на свете

такой распрекрасный воин;

жаль, на голову болен! —

и смех покатился протяжный.

С Муромца пот сошёл влажный.

Сивка верная друга боднула,

в бока его больно лягнула

и говорит: «Хозяин,

давай отсюда слиняем,

мы ведь ведьму искали;

знаю где она, поскакали!»

Очнулся Муромец Илья,

вскочил на сивого коня

и за бабкой вдогонку!

Лишь стучали звонко

у бегущей лошади зубы,

богатырь натянул подпругу.

Ох, и долго они рыскали,

но всё-таки выискали

лежанку бабы Яги.

Вот Яга, а с ней хмыри

суп из мухоморов суп варят,

сами едят, похлёбку хвалят.

Ой да, старый казак Илья Муромец,

ты приехал в тёмный бор, конечно, с Мурома;

да и подвигов у тебя тьма-тьмущая!

Но гляди, сидит Ягуща в ад не спущена.

Достаёт богатырь палицу могучую,

и идёт ей бить да ноги скручивать

у разбойничков окаянных,

у брательничков самозваных.

Как скрутил их всех, так размахнулся,

закинул на Луну, не промахнулся,

и бабу Ягу туда же.

– Отродясь я не видал рож гаже! —

плюнул Муромец в костёр, суп вылил

и волшебное зеркальце вынул,

посмотрел на поверхность Луны:

там летают четыре души,

призывают кого-то, вроде,

но этот кто-то к ним не приходит.

Не приходит он и не надо.

Век за веком уходит куда-то.

О Яге больше слухи не ходят.

Лишь по улицам калики бродят

и нечисть всякую поминают,

да о том, как Буслаев скакает

и народ зачем-то всё топчет,

а Илюша Муромец ропщет

и спасает мир тридцать три раза,

потому как он боится сглаза

ведьмы бабы Яги.

И ты себя береги,

не ходи в болота далёко,

говорят, там не только осока…

Глава 9. Конец сказки

Но тут наша сказка кончается. На сцену возвращаются гусельники развесёлые и начинают сказы сказывать с песнями да прибаутками. Моё внимание снова переключается на себя любимую и на гусельников развесёлых:

– Ай вы, гусельники развесёлые,

пошто длинный рассказ держите,

зачем народу честному душу травите,

о чём сказы сказываете,

на какую тему песни поёте?

– Да не стой ты тут, девица красная,

отвратными помадами напомаженная,

белилами веснушки прикрывшая,

вопросы глупые задающая,

сказы сказывать мешаешь!

– Как же я вам сказы сказывать мешаю,

когда вы ни слова о других не обронили,

а всё обо мне да обо мне.

Да, я девушка хорошая:

и дома прибраться, и по воду сходить,

а ещё и вышивать умею гладью, и крестом.

А хотите, я вам спляшу?

– Ой головушка, наша голова,

и зачем же баба бабу родила?

Ведь покою нет от их языка

со свету сживающего!

Обиделась я, красна девушка,

развернулась и ушла.

Но гусельники развесёлые

ещё долго пели о бабах русских,

об языках их злющих

да характерах вредных.

А об чём им ещё петь, мужикам то старым?

Банник и Ставр Годинович

Глава 1. Отец Егора ставит новую баньку и зовёт в неё Банника

Ставил баньку отец Егорушки:

у ручья выкопал ямку для проруби,

она водицей то и наполнилась.

Поговорка старая вспомнилась:

место для бани готовь —

снимай травяной покров.

Так и сделал, поляну очистил,

сруб поставил с оконцем под крышей,

печку-каменку сложил,

камни гладкие сверху положил.

Закатил бочку и чан для купания.

Можно мыться. Ан нет, есть задание.

– Ходит по Руси такой, де, слух:

должен в баню войти банный дух.

Надо б курицу-чернушку изловить

и с несчастной кровушку спустить.

Пойди, поймай её, Егор, —

сказал отец и взялся за топор.

Побежал Егорка в курятник,

поймал чёрнушку, бежит обратно:

– Возьмите, тятя! Дальше что?

– А дальше всё б пошло само,

да надо шею