И вопреки воле своей, ротмистр вдруг представил себе теплый стог и Аленку, горячую, молодую, желанную. Определенно, не время еще помирать.

— Месье, — прокричал он что было мочи, обращаясь к воинственно настроенному французскому начальнику, — у нас есть шанс спасти жизнь наших солдат. Согласитесь, грех было бы им не воспользоваться. Но меня расстреляют, коли я вас просто так пропущу. Начнем с переговоров. Даю вам слово офицера: мы побеседуем с вами, после чего я с удовольствием застрелю вас или заколю, но только в честном бою, один на один. И если богу будет угоден такой исход, вы обойдете деревню стороной. А коли мне не повезет, что ж, тогда ваше право будет. Идите сюда, не бойтесь.

Офицер задумался в нерешительности. На дворе смеркалось, мороз усиливался. Стыли ноги, пальцы… Того и гляди не взведешь курок на таком холоде. Офицер спешился, бросил поводья, которые тут же подхватил один из кирасир, и, подняв правую руку, неторопливой и уверенной походкой бывалого воина направился к позициям противника.

Подчиненные Ушакова переглянулись между собой.

— Чего это вы ему сказали, Михаил Иванович? — поинтересовался один из них, держащий французского офицера на прицеле.

— Потом объясню, если нужда будет. С кавалерии глаз не спускайте, пистолет опусти. Подстрелишь офицера — нам несдобровать. Попробую достичь с ним аккорду, перехитрить его.

Ротмистр встал из-за своего укрытия и пошел навстречу французу.

— Бон суар, — приветствовал тот Ушакова.

Услыхав приветствие, Ушаков вздрогнул, глянул на француза, прищурился.

— Жаль, времени на любезности у нас с вами маловато, — ответил он, силясь рассмотреть лицо противника.

— Согласен. Не ровен час, запишут обоих в изменники, что затеяли мирные переговоры без санкции начальства. Учитывая катастрофическое положение нашей армии, уверен, меня тут же расстреляют в назидание другим, и в этом будете виноваты вы.

— Тогда проследуйте в мой штаб. Словом дворянина и русского офицера гарантирую вам жизнь и свободу. Коль не договоримся, отпущу. Но тогда придется драться… Погодите-ка…

«Чудеса, да и только», — подумал Михаил Иванович за секунду до того момента, когда чутье военного заставило его обернуться и, как оказалось, только для того, чтобы увидеть ружейный ствол, направленный на француза со стороны группы русских кирасир. Не до конца понимая, что делает, Ушаков рванулся в сторону француза, за мгновение преодолел расстояние между ними и тем самым полностью закрыл его.

Прогремел выстрел. Ротмистр почувствовал удар в плечо. Француз схватил его за руку и тут же повернулся к своим.

— Ne tirez pas! Не стрелять! — закричал он.

— Какая сволочь стреляла? — прошептал ротмистр, оборачиваясь к своим.

Увидев стрелявшего, которого товарищи схватили за руки, предварительно отобрав у него ружье, он выругался, погрозил всем кулаком и, в тревоге ощупав плечо, успокоился: пуля, задев по касательной ремень из дубленой кожи, срикошетила от него, не причинив никакого вреда.

Француз еще раз подал знак своим оставаться на месте.

— Василич! — крикнул Ушаков, подходя к избе.

Адъютант, бледный как полотно, стоял в дверях. В руке держал пистолет.

— Ваше благородие… С вами никаких нервов не хватит. Что же вы…

— Не твоего ума дело, — сурово ответил командир. — Не лезь тут в международные отношения. Ты лучше вот что: предупреди хозяйку, что я с парламентером. Он француз. Так что пущай вилы припрячет до поры.

— Слушаюсь, — ответил изумленный денщик. — Это правильно. А то она уже опять за ухват схватилась. Да, а раз это… международные… не распорядиться ли насчет чего? Напоить его — легче будет договариваться… Слыхал я, слабы они на это дело. Самогонка есть. Дело верное.

— Ты чего, дядька, очумел?! — воскликнул Ушаков громко, так, чтобы его могли слышать все его подчиненные. — С неприятелем я чарку не делю.

В избе переговорщики остались без свидетелей. Василич желал, конечно, поприсутствовать, но ротмистр спровадил его без лишних церемоний.

Лишь только скрипучая дверь в сени захлопнулась за денщиком, в избе случилось удивительное событие. Два командира враждующих сторон, завоеватель и защитник своей земли, француз и русский, бросились в объятия друг друга, словно два брата после продолжительной разлуки.

— Сеньоры, не желаете ли фруктов?

На пляже дорогого отеля, выстроенного то ли канадцами, то ли французами на берегу восхитительной красоты залива, постояльцев потчевали «на убой». Даже на берегу моря, под пальмами, не было никакой возможности скрыться от преследующих гостей курорта углеводов и жиров. Не говоря уже про алкоголь, которым здесь поили без ограничений, в невиданном изобилии. Покинуть гостиницу, не набрав лишних килограммов, было возможно лишь путем максимального напряжения силы воли. А кому охота напрягать волю в отпуске?

Антон Ушаков отдыхал в Мексике со своими немецкими друзьями — Ральфом и Бриттой. Эта относительно молодая парочка отмечала очередную годовщину законной совместной жизни. Антон в этот раз был один — его подруга Рита, немка, находилась в какой-то секретной командировке, о своем местонахождении не сообщала, да Антон и не интересовался, поскольку уже привык. Работа у нее была специфическая, даже не работа, а, скорее, служба, которая и у сотрудников германских органов тоже бывает и опасна и трудна. А потому он лишних вопросов не задавал и отношения их не афишировал, особенно в свете очередного обострения отношений между Россией и… всеми остальными.

— Ральф, а Ральф, brother[5], — позвал друга Антон, сладко потянувшись в шезлонге, — может, дойдем до бара, выпьем чего-нибудь?

— Вам бы только пить, — услышал он ворчание Бритты. — Ты, Антон, чудовищно влияешь на моего мужа. Мало того что твоя компания частенько опасна для его жизни, так он еще и в алкоголика с тобой превратился. Нет, я ничего не имею против русских, но недаром же говорят…

— Эй, Бритта, ахтунг, — с дальнего шезлонга донесся голос Ральфа, — пожалуйста, без национализма.

— Да откуда он у меня? Я ведь родилась и училась в Восточном Берлине. Так что имею полное право порассуждать. У нас с Антоном идентичный бэкграунд. Ленин для меня до сих пор авторитет. На подсознательном уровне.

— Ленин тут ни при чем. Дождешься, что Антон нам про фюрера напомнит, а про русских ты не обобщай, — строго попросил жену Ральф.

Та только махнула рукой в ответ.

— Ребята, не ругайтесь, — Антон попытался прекратить их спор. — Я иду в бар. Кто хочет, может ко мне присоединиться. Кто не хочет, может продолжать жариться на солнце. Кстати, поднимается ветер и сгущаются тучи. Скоро будет дождь и настоящая тропическая гроза. Это значит, что всех американцев с пляжа смоет, и тогда в барах не останется свободных мест.