Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что касается прикида, то после второй сданной успешно сессии любимого мальчика мама Единицына предложила Галке практику в адвокатской конторе на два месяца и поход в магазин. Галка понимала, за что стремилась расплатиться гражданка Единицына, и согласилась.
Так мечта девушке о модном прикиде сбылась. Два деловых костюма и пять блузок обрадовали бы гардероб любой москвички, а на цену Стелла Леонидовна сказала не смотреть. Но Галка смотрела. От цифр захватывало дух, и девушка ещё сильнее мечтала о месте под солнцем. Она хотела сама себе позволять такие вещи и не зависеть от чьей-либо благосклонности.
Домой Галка летом не заявилась – отделывалась редкими звонками. Телефонные разговоры с матерью навевали тоску – Зинка жаловалась на одинокую жизнь и здоровье. У неё то болели ноги, то голова, то ещё что-то. Галка ссылалась на плотный график на работе. Тогда Зинка клянчила денег на врачей, и Галка слала, сама не понимая, почему… Чтобы отвязаться или внутри ещё сидело чувство привязанности к матери?
После успешной работы в адвокатской конторе летом Галке предложили там остаться, и она с готовностью согласилась, переведясь на вечерний. Место в общежитии ей удалось сохранить, благодаря связям на кафедре и тому, что лучшей студентке благоволил ректор. За лояльность Галка обязалась каждую субботу помогать в секретариате.
Мать требовала звонить чаще и слать больше, поэтому о постоянной работе дочери не узнала. Зинка рассчитывала лишь на стипендию родной кровиночки, как у круглой отличницы – большую, и Зинаида Петровна практически каждый месяц вымогала эту сумму, конечно, не на врачей, а на горячительные напитки для настроения. Дочке она об этом не говорила – врала, не краснея. Но Галка догадывалась, куда шла её зарплата, потому что с переходом на вечерний Галка стипендию потеряла. Так что враньё было взаимным.
Видеть и слышать мать Галка не желала. Зинка потихоньку спивалась в своей двушке – объекте непомерной гордости в прежние времена. Частная собственность, нахлынувшая на страну, позволяла сейчас приватизировать жильё до этого бывшее государственным.
Зинку эта возможность чем-то привлекла. И разговоры с дочерью приобрели новый оттенок – по разумению матери Галке требовалось приехать и оформить квартиру на мать. Обоснование было простым: Зинаида отдала дочке лучшие годы, неблагодарная тварь её променяла на столичную жизнь, так хоть жильё у неё будет своим. Галка не понимала, почему сейчас квартира для матери не своя, поэтому злилась. Вся эта ситуация выводила девушку из равновесия и доставляла много часов грустных размышлений, за что же ей такое наказание.
Но о чувствах девушки, как и о нелёгких отношениях с матерью никто не знал. Галка делала вид успешной работницы и студентки. Общественное мнение для Галки по-прежнему было превыше всего. Она, презирая всех, не хотела, чтобы на неё смотрели с презрением или жалостью. Когда Галка ловила взгляды, наполненные завистью, она радовалась – это говорило об успехе. Галина была уверена, что завидуют только успешным людям.
Для Лёни в жизни Галки времени не осталось. В дневное время она работала, а вечером училась. Можно было встречаться в выходные. При желании. Но любви у Галки не было, а было очень выгодное предложение от Стеллы Леонидовны: если Галка помогает Лёнчику сдавать сессии и только (это было выделено три раза), не рассматривая, как жениха, то Галке обеспечены лучшие магазины два раза в год. «За всё надо платить», – Стелла Леонидовна шла по жизни с этим девизом. Галка радостно согласилась и помогала Лёне всеми силами. Но зимой она заметила охлаждение чувств некогда пылкого кавалера. Пару умелых вопросов показали, что Лёня переметнулся к Лене! Бывшая подруга, уставшая ждать принца в замке, на втором курсе освоила Галкину стратегию «бескорыстной» помощи однокурсникам. На однокурсниц предложение не распространялось.
Галка сразу поставила в известность Стеллу Леонидовну и расторгла негласный договор в виду ненадобности. «Пусть Ленке покупает, а у меня гордость есть», – решила Галка. К тому же нормальная зарплата позволяла покупать добротные вещи, конечно, нефирменные и не за такую цену, как одевалась мать Лёни. Но Галка была молода и о распродажах знала много, чем умело пользовалась. В это время Галка уверовала в ещё один постулат: сам о себе не позаботишься, никто не позаботится. Картинка прошлого года о везении и заботе о ней других лиц разбилась о реальность. «Не очень-то и рассчитывала, – задрала нос Галка. – Я же прекрасно понимаю, что полагаться можно только на себя!» Она и полагалась.
После зимней сессии Галка отметила смену гардероба Лены и её быстрое согласие на замужество – она-то долгожданный шанс упускать не собиралась. Свадьбу назначали на лето.
Но это Галку не волновало. Её достала мать, которую она не могла послать. Зинка грозилась приехать – за доверенностью на приватизацию квартиры. В юридических вопросах Галка разбиралась всё лучше и лучше и от своей законной половины отказываться, несмотря на ожидания матери, не собиралась. Но боясь скандала, мать об этом по телефону не уведомляла. Страшно было даже представить, если мать заявится сюда и опозорит дочь. Галка сообщила: она приедет после летней сессии в отпуск на два месяца, чтобы решить все вопросы. Тем более нужно было оформить паспорт. Галке первого февраля исполнилось восемнадцать. Событие прошло никем незамеченным. Мать даже не поздравила дочь – забыла.
Галка, глотая слезы, не дождавшись хоть одного доброго слова, поставила ультиматум: если мать заявится в Москву, то Галка откажется что-либо подписывать. Непреклонность в голосе дочери поставила Зинку на место, и она затихла, хотя денег требовала по-прежнему.
А Галка работала. И ради денег, и ради опыта, и ради своего места под солнцем. Она забила на себя полностью, заглушила все желания перед единственной целью – выбиться в люди и не быть, как мать. А для этого она пахала. Её ценили везде: и на работе, и в институте. Но исполнительной девушке садились на шею, навешивая лишние обязанности – ведь справлялась же. От неё хотели всё: бывшие однокурсники с дневного отделения – помощи в сессии, на работе – выполнения не только непосредственных обязанностей, но и решение многочисленных вопросов за других, в секретариате – требовали выходить и по воскресеньям. Она выходила и делала, и помогала. И ещё кучу «и», которые успевала, благо работоспособность была высокая, а она была молодая с большим количеством сил и энергии. Галка верила, что добиваться надо самой и только работая, работая и ещё раз работая. То, что выполнение работы за других, ничего не приносило ей – она не понимала. А то, что времени не оставалось для неё самой – не замечала.
Как не оставалось? Она бы набросилась на любого, кто бы так сказал – ведь всё это она делала для себя, чтобы забить место под солнцем! То, что солнце есть уже сейчас, Галка не видела – некогда было. И она делала, делала, делала, сокращая часы сна, еды и прочее, прочее, прочее, оптимизируя процесс, чтобы больше успеть. Но чем больше она оптимизировала, тем больше дел валилось на её голову.
Галка ехала домой, как на каторгу. Хотелось выпить, но она же решила не быть, как мать. Связав это с алкоголем, Галина с ним завязала, не начав, по запаху и поведению родных. Вообще ещё одним верованием Галки стало, что она невезучая – с рождения, и ненужная – с развода родителей, как минимум. Эти мысли нагоняли чёрные тучи – Галина хандрила, боялась, ненавидела.