Он застыл. Затем помотал головой.

– Что ж. Есть кое-кто… в молодости я поостереглась бы назвать их людьми, но сейчас знаю, что нет твари опасней человека… Итак, допустим, есть люди, злые и низкие люди, разумеется, которые обрели могущество, людям недоступное. А именно – они научились плести нити судьбы и управлять ими по своему разумению. В их руках – судьба любого человека в любое мгновение его жизни. Я сказала «злые и низкие», хотя себя они мнят, весьма вероятно, добрыми и прекрасными; впрочем, это не меняет ровно ничего.

Саня слушал, думая, откуда он давно это знает.

– …Ранее такие вещи были доступны только нам, и то мы могли управлять лишь отдельными нитями; а этим скоро будет подвластен весь клубок, целиком и полностью. Их наука смогла проникнуть в наши тайны со своей стороны – и не только проникнуть, но и подчинить себе то, на что мы никогда не могли посягнуть… Они воспользовались наукой, как вор пользуется драгоценным клинком, превращая его в отмычку, и теперь миру грозит неслыханное: в корыстных целях они намерены повернуть природный ход вещей. Начать они хотят с этой страны – точнее, уже начали. За ней придет время и всех других. Разумеется, людские нити переплетены, изменишь один узел – изменятся тысячи других. Нужен необъятный ум, просчитывающий все возможные последствия. Такой ум почти создан; его рождение – дело считанных дней, и поэтому у нас так мало времени.

– Это… сервер? – спросил Саня. – Точнее, серверная сеть?

Сударыня скривилась, как тухлую семечку съела.

– Я не знаю этих ваших новомодных… – буркнула она. – Знаю другое: они овладели тайной зеркал. К которой, как мы самонадеянно полагали, не приблизится никто из непосвященных. Они схоронили свое логово в зеркальных недрах и защитили его заговорами, которых не снять ни мне, ни кому-либо из нас. Оттуда они управляют людьми, дергая их за нити судьбы, как кукольных плясунов, – и те думают, что всё идет своим чередом. Только чуткие видят, как беснуются зеркала, которым теперь нельзя верить: это мираж, фантом, фата-моргана… Хуже того: они научились пропускать живых людей через… – Сударыня запнулась и начертила пальцами какой-то знак. – Чур меня. Они делают с людьми то, о чем мы боимся даже думать, и люди превращаются в… ты видел в кого. Но, – она воткнула в Саню свои лазеры, – случилось то, чего они предвидеть не могли. Тайной зеркал овладел еще один человек.

– Яна, – беззвучно сказал Саня.

– …На свою и на их беду. Она узнала слишком много… и даже попыталась остановить этих. За что и поплатилась. А самое удивительное и самое главное, что именно она – наша единственная надежда. Единственная и, видимо, последняя. Точнее, вы вдвоем.

Сударыня замолчала. Молчал и Саня, вникая в сказанное.

– Это как? – наконец спросил он.

– Слушай и думай. Ей было известно кое-что, неизвестное больше никому. Даже этим. Даже мне. Я не знаю, какое именно заклинание она открыла и как оно действует, но знаю, что эти боятся его пуще ада. Вероятно, до него уже добрались, но остается слабая надежда на то, что еще нет. Здравый смысл подсказывает также, что, коль скоро она побывала там, ей удалось снять заговоры. Возможно, всё это хранится где-то… где-то здесь. Я перерыла все бумаги, – бормотала Сударыня, рыская глазами по комнате. – Обстучала все стены, полы и потолки, перепробовала все заклятья, прямые и косвенные, пронзила весь дом лучами Солнца, Луны и звезд… Бесполезно. Мне не найти.

Она протерла глаза и посмотрела на Саню.

– Мне не угнаться за ней, не понять ее мыслей. Она иная. Нужен человек, который думает так, как она. Нужен ее ровесник. Нужен ты. Тем более что…

Сударыня снова остановилась.

– Что? – почти крикнул Саня.

– Тем более что ты их видишь.

– Кого «их»?

– Тех, которым велят. Пропущенных через… ты меня понял. Даже если не понял – не стоит говорить.

– Манекены? – спросил Саня. (Он и правда всё понял, уже давно.)

– Недурное прозвище ты придумал этим… Язык не поворачивается назвать их людьми. Как, впрочем, и тех, кто их сделал такими. Ты их замечаешь, Александр, а простые люди – нет. Ты совсем не простой человек, что бы это ни значило, и я еще не знаю, как это нам пригодится; но мы должны быть вместе. Мы должны остановить их.

– Понял! – вдруг крикнул Саня (на этот раз по-настоящему, как он умеет, Сударыня даже подпрыгнула). – Вы искали Янины записи на физических носителях, а она же прогер! У нее же всё на ее ноуте! Где он, не знаете?

– Ты говоришь про…

– Ой, ну елки… Такой железный… – Саня, как мог, описал ноут в понятиях доиндустриальной эпохи.

Кажется, она поняла его. И твердо заявила, что в этой квартире никакого ноута нет.

– Либо родители забрали с собой, – кивнул Саня, – либо…

– Значит, нужно ехать к ее родителям! Немедленно! Сию секунду! Каждый миг на счету…

– Как к ним поедешь, – Саня вспомнил лицо Яниной мамы. – И как стребуешь ноут…

– Думай! Думай! Додумался же, где ее заклинания? Права я была: ты думаешь как она! Думай дальше, думай крепко, думай усердно, изо всех сил думай, рыцарь Александр!..

…Уже стемнело. «Бли-ина…» Саня глянул на телефон: 17.23. Выходит, он просидел у нее четыре с половиной часа?

Но родителей не было до сих пор. И не отвечали на звонки – ни Юля, ни папа.

Саня пробежал, зажмурившись, мимо зеркал (неплохо бы их тоже заговорить), съел полкотлеты – не лезло, хоть и не ел с вечера, – постоял под душем и, не особо вытираясь, нырнул в кровать.

И только когда закрыл глаза – понял, почему от всего этого мрака ему не было так мрачно, как, по идее, должно было быть.

Если у них с Сударыней всё получится (а вдруг); если они остановят – ну, в идеале – этих уродов, тогда…

Тогда, может быть, он разберется, как работает их адская машина. Как она плетет нити судьбы.

И, может, тогда удастся всё переиграть? И вернуть Яну?

Всё вокруг было белым и мягким. И щекотным.

Слишком белым и слишком щекотным.

И внутри тоже было как-то непривычно мягко, не так, как всегда.

Саня проснулся, но еще не открыл глаза и соображал, почему всё такое белое, если они не открыты. Надо открыть, и тогда будет понятно, осенило его, – и он открыл.

И тут же снова закрыл.

И опять открыл, и закрыл, и так много-много раз – пока не проморгался и не привык к матовой белизне.

Метель. Вот оно что. Первая с ноября.

Она была за окном, и комната наполнилась ее светом так, что он натек в спящие Санины глаза. Свет тоже был пушистым, и щекотал Сане шею, лоб и нос, и, кажется, немного просочился внутрь, потому что там тоже всё было как-то щекотно и по-новому… «Теперь слякоть уйдет, город вымоется, выбелится, – думал Саня, – и будет чистый, как с нового листа…»