– Да, милая, попади ты сейчас туда, все было бы именно так, как ты говоришь. Но через десять лет или двадцать твой Ад будет выглядеть иначе. Чтоб ты понимала, это место, где сбывается все самое страшное, чего ты никогда бы для себя не пожелала и чего боишься. А Рай, место, где сбывается все хорошее. Разница в том, что дорогу в Ад ты сама находишь, а чтоб оказаться в Раю, нужно дождаться, чтобы тебя Господь туда забрал.

– А почему тогда эта вчерашняя бабушка не побоялась попасть в свой Ад? Она ведь такая же старая, как и ты, и должна была знать, что отправится в очень плохое место.

– Кирочка, кто ж его знает, почему она так поступила? Может, не подумала, а может, и не знала того, что теперь знаешь ты.

– Да, наверное, не знала, – кивнула я. – Хорошо, что ты мне обо всем рассказала. Я вот теперь никогда не захочу в Рай по своей воле. Тем более мне и тут хорошо. К чему мне какой-то там Рай?

Сигарета, о которой я позабыла, давно сотлела, но только сейчас я избавилась от нее и на какое-то время вынырнула из воспоминаний.

– Тогда я не могла знать, сколько раз буду стоять над пропастью в этот самый Ад. Сжимая веревку, нож, таблетки, мне не единожды будет плевать на то, что ждет меня где-то там, и ждет ли вообще. Но слова Прокоповны так сильно отпечатались в моем детском подсознании, что я так и не решилась на загробную жизнь, полную самых страшных кошмаров, повторяющихся по кругу. На Земле ведь, как ни крути, все меняется, и в какой-то момент ты понимаешь, что кошмары остались в далеком прошлом и твое настоящее вполне сносно. А что в Аду? Превратиться в хомяка, постоянно вращающего свое адское колесо боли и отчаяния? Нет уж, лучше дождаться приглашения от Бога. Ну, или кто там всем заправляет? Может, и нет никого вовсе, но проверять не хочется.

Ноябрьское солнце все так же греет, а еще согревает душу понимание на лице тетки, имя которой мне до сих пор не известно.

– В этом я с тобой согласна. Тоже ведь не решилась на еще одно убийство, в этот раз собственное, по причине страха оказаться в Аду. – Не знаю, ту самую ли сигарету курила Психологиня или уже десятую, но она все так же дымила. – Хотя нет, не так. Ада на самом деле я не боюсь. Ну, во всем понятном понимании этого слова. Я боюсь, что после смерти не встречусь со своей семьей. В этом заключается мой собственный Ад. Мои любимые, муж и доченька, точно находятся в Раю, и им там очень хорошо – они есть друг у друга. А если я наложу на себя руки, точно попаду в другое место. Тоже не уверена, правильное ли это суждение о загробном разделении, но проверять, как и ты, не решилась. Так и существую в этом мире. Как ты интересно сказала – жду приглашения.

Тетка ухмыльнулась.

– Да. Ничего другого нам не остается.

– Мудрая нянька-то у тебя какая была. Бабуля-огонь.

– Что есть, то есть. Мне часто в жизни не доставало ее мудрости, но она получила свое «приглашение», когда мне было шестнадцать. Период, когда я больше всего нуждалась в ее мудрости и тепле. Но… Кто я такая, чтоб оспаривать волю высших сил? Значит, справиться со всем должна была сама. Никого рядом не оказалось, чтоб напомнить о смертных грехах и расплате за них. Зато вокруг всегда было полно людей, нарушавших любые заповеди и утверждающих, что им плевать на то, что будет потом, ведь живем мы здесь и сейчас.

Прежде чем продолжить исповедь, я обратилась к несчастной, которая не знала, что ее ждет, когда предложила свои уши в мое пользование.

– Уж простите, за мое неожиданное красноречие. Если слушать меня желание пропало, скажите, а то ведь много всего во мне за годы скопилось, а к чему вам все это.

– Мне ни к чему. Но сейчас не обо мне речь. Дело не в том, что я слушаю, а в том, что тебе нужно обо всем этом рассказать. Мне торопиться некуда, моя одинокая однушка дождется меня в любом случае, так что выкладывай все, ни о чем не задумываясь.

Благодарно улыбнувшись в ответ, я снова прикрыла глаза и продолжила свой рассказ. В этот раз я нырнула в лето семьдесят девятого, в еще один из дней, который запомнился в мельчайших подробностях. А если он спустя годы присутствует в моей памяти, значит, это неспроста, и о нем стоит упомянуть.

– О Боге, Рае и Аде Прокоповна больше никогда не упоминала, в отличие от меня. Я так прониклась идеей не допускать грехов, что везде и всюду старалась ее применить. Мне хотелось быть не хуже Бога – прощать, понимать, быть щедрой и великодушной, чтоб он непременно рано или поздно захотел меня к себе позвать, хоть я и не торопилась, но о будущем задумывалась. – Подобные воспоминания вызывают улыбку, ведь я и в самом деле старалась быть настолько хорошей для Бога, насколько понимала это. Только при родителях никогда не заикалась о высших силах. Из их уст я никогда не слышала упоминания о Господе, и сама осторожно помалкивала. Хотя, наверное, не нужно было молчать, может, многое в жизни бы сложилось иначе, знай они о том, о чем мне рассказала Прокоповна.

Я важно гуляю по поселку, толкая впереди себя коляску, в которой загорает моя любимая кукла Настя. На дворе знойный июль, и дома не сидится. С гордо поднятой головой я шагаю по направлению к озеру, чтоб искупать своего ребенка да и поплескаться самой. Родителям неизвестно о том, что я сама хожу купаться, а Прокоповна в курсе, и именно с ее позволения я почти каждый день купаюсь до посинения.

Она доверяет мне так же, как и я ей. Она знает, что если я сказала, что буду дома через час – то буду; если сказала, что не стану плавать далеко от берега – не стану; да и обо всем, что творится на берегу, всегда выкладываю как на духу – что видела, что слышала, чем помимо барахтанья в воде занималась. У нее не было причин не доверять мне, тем более что озеро наше скорее большая лужа, а не опасный водоем. Самым главным аргументом для моей няни было то, что за всю ее жизнь она не могла припомнить ни единого случая, когда бы утонул ребенок. Наше озеро было неравнодушным только к пьяницам, которые без страха решались искупаться, и это было последним их решением.

– О, смотрите, кто пришел! – звучит сразу, стоит мне появиться в поле зрения ровесников да и ребят постарше.

– Жирный пончик, дай талончик! Нечем печку растопить!

Смех.

– Кира – дура, в лес подула. Шишки ела, нам велела. Мы не хочим, мы хохочем.

Вновь дружный смех.

– Толстый, жирный, поезд пассажирный!

Разными голосами звучат самые обидные дразнилки, но я слышу их не впервой и уже давно не реагирую.

«Будешь обижаться на всякие глупости и принимать их близко к сердцу, станешь глупее тех, кто выкрикивает гадости», – учила Прокоповна, когда я призналась в своем горе, еще несколько лет назад. Быть большей дурой, чем те, кто дразнится, мне не хотелось, а поэтому я никак не реагирую на насмешки.