Портрет Туве работы Сама Ванни, 1940, масло

Любовь между двумя художниками вряд ли была беззаботной, она вообще редко такой бывает. Возможно, на развитие их отношений каким-то образом влияла разница вероисповеданий. Несмотря на то что по матери Туве происходила из рода священнослужителей, религия не занимала существенного места в ее мыслях, и уж точно она не стала бы дурно относиться к человеку из-за вопросов религиозного толка. В одном из своих текстов Туве очень подробно пересказывает случай в ресторане. Он практически слово в слово занесен и в ее записную книжку; судя по всему, она писала по горячим следам. От сигаретного дыма ломило виски, а громкая музыка мешала расслышать слова Самуила, который, по словам Туве, «по своему обычаю, в форме монолога излагал свою крайне сложную и запутанную философию».

Встреча в ресторане — отрывок из летописи отношений учителя и восхищенной им ученицы, но в то же время в нем прослеживается насмешливо-критичное отношение Туве к объекту ее обожания. В воздухе уже ощущается начало конца.

«Понимаешь ли, сначала ты мне понравилась как женщина, потом все изменилось, я почувствовал себя с тобой как дома, спокойно и уютно. Раньше я этого ни в ком не находил. Тогда я полюбил тебя… Но теперь, — продолжал Самуэль, — я не чувствую никакой страсти вообще. Я приблизился к тебе духовно. И хотел бы сохранить твою дружбу как своего рода наивысшую сверхдружбу, понимаешь? То, что случилось прошлой весной, стало предупреждением: мы должны возвыситься и достичь духовной общности. Это тот раз, когда ты так расстроилась из-за того, что ничего не получилось. Понимаешь, это была Божья воля, это случилось потому, что Он показал нам, что не это имел в виду. Нас будут предупреждать еще много раз»[8].

Имя Беспрозванный — русское, не имя даже, а кличка, прозвище, которым наградили когда-то родоначальника семейства, мальчишку, не назвавшего настоящего имени, когда его забирали в солдаты. Внук этого мальчишки попал в Финляндию, но имя осталось прежним. Во время Второй мировой войны Беспрозванный превратился на финский манер в Ванни, поскольку прежние имя и фамилия нередко вызывали раздражение. Имя раздражало антисемитов, а фамилия — антироссийски настроенных финнов. Смена имени вывела Туве из себя. Она не раз жаловалась на это в письмах к Еве Кониковой, полностью забыв о том, что те же самые причины, по которым Ванни сменил имя, заставили Еву переехать в США, подальше от царящей в военной Финляндии душной и дышащей нацизмом атмосферы. Туве считала, что Самуил отрекся от себя и отказался от всего, что было свойственно его натуре, и что вместе с этим исчез ее знакомый и любимый богемный «кочевник жизни».

Еще большее раздражение вызвало у Туве известие о том, что отец купил Ванни новое ателье и виллу, которую Туве с иронией величала «шато» или «дворцом». Новое жилище Ванни было просторным и красивым, там были собраны самые что ни на есть изысканные предметы интерьера, которые Туве обстоятельно перечисляла в своих письмах, от торшеров до обоев. Стильность молодой пары, Сама и его новоиспеченной жены Майи, также задевала Туве. Теперь чета Ванни рассуждала о книгах и театральных постановках, и их изысканность казалась Туве чрезмерной и наигранной. Перемены в бывшем возлюбленном раздражали; возможно, виной тому была отчасти ревность, но прежде всего — чувство утраты и искренняя тоска по тому, что когда-то связывало их двоих. Она писала: «Сам Самуил был таким элегантным, что я прыснула со смеху. Майя была еще более утонченной… Ты бы не узнала в этом новеньком с иголочки Саме Ванни нашего старого капризного неряху Самуила Беспрозванного».

И все же Туве с нетерпением ожидала новых выставок Ванни. В конце года в выставочном центре Тайдехалли были представлены два его полотна. По мнению Туве, они выглядели «запачканными», и, судя по всему, картины в целом не пришлись ей по душе. Туве следила за творчеством Ванни и за тем откликом, который оно находило у публики. Туве и восхищалась им, и критиковала его. Манера Ванни стала более тяжелой, и, как считала Туве, его полотна утратили самое важное — свой блеск. Без него ничего не имело значения. Ванни и сам заметил, что сияние исчезло, и в письмах к Туве успокаивал ее: «Я добавлю в картины блеска когда-нибудь попозже».

Несмотря ни на что, отношения между Туве и Ванни остались близкими. В вопросах искусства Ванни по-прежнему был ее верным ментором, советчиком и учителем. В лице Туве Ванни нашел верного друга: именно к ней он приходил, когда начинала протекать крыша новой виллы, или гудели трубы, или снегопад заваливал дом сугробами, а денег на отопление не хватало. У нее Ванни искал утешения, когда отношения с женой накалялись. Зачастую происходило так, что во время приготовлений к выставке или в разгар своего творческого периода Ванни абстрагировался от бытовой жизни. Жена в ответ мстила, уезжая в Швецию к родственникам именно тогда, когда опустошенный физически и морально муж нуждался в ее присутствии и поддержке. Что и говорить, женам художников тогда приходилось нелегко.

Портрет Туве работы Сама Ванни, 1940, масло

Работающим женщинам и женам в целом не приходилось ожидать поддержки от мужа-творца. Они не могли надолго уходить в собственную работу, забывая о доме и супруге. Жена должна была искать компромиссы, идти на уступки и составлять мужу компанию тогда, когда он в ней нуждался. Неудивительно, что порой труд мужа и те условия, в которых он работал, пробуждали в женах зависть, если не злость. Ванни в ужасе рассказывал Туве о том, как глаза его жены темнели от злобы, когда она смотрела на последние работы мужа.

В 1938 году Туве написала портрет Майи, жены Сама Ванни. Эта картина кажется необычной: на ней доминирует фон из огромных, похожих на фейерверк, цветов. На фоне этого цветочного залпа сидит девушка, на ее лице нет отражения ни единой эмоции, она выглядит апатичной. Поэтому особенно удивляет небрежно расстегнутая кофта девушки, ведь для обнаженности нет никаких оснований. Ее кожа выглядит здоровой и нежной, без единого изъяна. Но почему же девушка запечатлена с обнаженной грудью средь бела дня, хотя в остальном она одета? Художники зачастую прибегают к подобной полуобнаженности натуры, чтобы придать изображению сексуальное напряжение, однако здесь речь не об этом. Картина полна противоречий, над которыми стоит задуматься. Зритель чувствует себя стесненно, словно подглядывая через замочную скважину за бытовой и в то же время интимной ситуацией.

Фотопортрет Туве, снятый Евой Кониковой, начало 1940-х годов

Война затянула в свой кровавый водоворот не только тех, кто сражался на фронте. Война проникла во все сферы жизни. Ее голос слышался в звуках бьющегося стекла, во взрывах снарядов, в залпах над могилами героев. Она диктовала людям правила, как и где жить, чем питаться, с кем дружить. Вместе с войной в мир людей пришли смерть, потери и великое горе. Чувства, порожденные войной, были обострены до предела.