Хотели бы они вас с Матильдой укокошить, неужто стали бы такглупо действовать? Да от вас бы давно мокрого места не осталось, от обеих… Такчто, девчонки, спите спокойно…

В его словах была логика. И мне сразу стало легче.

Но ненамного.

– Ты мне не веришь? И это можно понять, вы здоровоиспугались. Давай вот что сделаем, поедем сейчас к театру и при свете дняпоглядим, как там у них обстоят дела с сосульками.

– Да ладно, не стоит…

– Почему? Проверить никогда не мешает! И потом всеравно делать нечего, а… А расставаться неохота, – признался Валерка.

– И мне тоже, – улыбнулась я, растроганная егословами.

– Ну, где это было? У служебного входа или уцентрального? – осведомился Валерка деловым тоном, как только мы оказалисьна месте.

– У служебного, конечно.

Служебный вход был с переулка, а центральный с одной изоживленных улиц московского центра. Мы сразу направились к служебному. Валеркавстал на противоположной стороне и посмотрел наверх.

– Черт побери, – проговорил он, пристальновглядываясь в крышу. – А ведь и вправду не похоже, чтобы тут виселаодинокая здоровенная сосулька! Смотри, крыша совсем чистая! Ночью не таяло…Какие-нибудь следы должны были бы остаться… Очень странно. Просто очень… Но сдругой стороны, такой метод убийства мог выбрать только полный идиот! Кретин!Дебил!

– Слушай, Валер, а зачем полному идиоту, кретину идебилу убивать кого-то из нас, а? Между прочим, среди тех, кого мы разоблачили,дебилов не было.

– Это точно. А впрочем, природа в наше время да еще втаком городе, как Москва, может любые шутки шутить, даже оставить одинокуюсосульку на крыше модного театра. Такое объяснение, по-моему, ближе к истине,чем покушение на Мотьку…

– Валер, пошли посидим вон в том кафе, я приглашаю!

– Пошли, – легко согласился Валерка. – А то ячего-то замерз.

Кафе было новое, симпатичное, на пять столиков.

Там аппетитно пахло свежими булочками и кофе. Мы повесиликуртки на круглую стоячую вешалку и сели в глубине, подальше от двери. Кроменас, в кафе никого не было. Мы пили кофе со сливками, ели чудесные булочки иболтали. Я рассказывала про Париж, про деда, которого Валерка обожал, ведь онбыл младшим сыном дедушкиного друга, знаменитого врача офтальмолога Уварова. Аон рассказывал о своих родителях, о брате и его жене, одним словом, мы снаслаждением трепались. Никуда не спеша, ни за кем не гоняясь. Но вот в кафепоявился народ – за соседним столиком теперь сидели две девицы, а за столиком уокна – немолодой мужчина.

Девицы были модно одетые, хорошенькие и трещали без умолку.

– Я сейчас приду! – сказал Валерка, поднимаясьиз-за стола, и направился за бархатную портьеру, где, очевидно, помещалсятуалет.

В ожидании его я невольно прислушалась к разговору девушек.

– Я сегодня вечером хочу на нее посмотреть, говорят эточто-то! Я предпочитаю бывать на репетициях, видеть, так сказать, процесс. А то,что видишь на премьере.. Нет, это совсем другое. Там все волнуются, переживают,кто-то к премьере еще не разыгрался, а на репетиции – все сразу ясно!

– Но говорят, Меркулов никого не пускает!

– Ничего, мне Коноплева обещала, что проведет!

Я ей мозги запудрила, мол, жажду посмотреть на нее впроцессе… Разумеется, про эту Матильду я ни словом не обмолвилась, прикинуласьконоплевской давней поклонницей.

– Но она же и вправду отличная актриса!

– А кто спорит? Но только ее все уже знают как облупленную,а тут новое дарование…

Я замерла, так мне было интересно послушать, что говорят оМотьке. Бойкая девица явно была журналисткой, пишущей о театре.

– Мне тоже очень хочется на нее поглядеть, –нерешительно начала вторая.

– Пошли со мной! Я скажу, что ты мой фотограф! Тыснимать-то умеешь?

– Еще бы! Здорово, ты настоящий друг, Ариша!

– Да ладно, подумаешь, большое дело!

– А Коноплева про эту Матильду что-нибудь самаговорила?

– Говорила, но как-то… Сказала, что девочка,несомненно, талантливая, но еще ничего не умеет!

– Наверно, так и есть. Пятнадцать лет девчонке всего!

– А, по-моему, она очень недовольна…

– Чем?

– Тем что вокруг столько шуму, но не из-за нее, а из-закакой-то пигалицы! Тем более поначалу эту роль должна была играть Додонова, но,когда Меркулов эту Матильду увидал, он встал на уши и отказал Додоновой!

Она была просто в ярости…

– Да? А этого я не знала. Он храбрый человек, Меркулов!Если девочка провалится…

– Если девочка провалится, ничего страшного непроизойдет, ее просто заменит Додонова и будет торжествовать… А вот еслидевочка справится и добьется успеха…

– Тогда что?

– Тогда уж Додонова постарается организовать разгромныерецензии, это как пить дать!

– А откуда у нее на это бабки? За разгромные рецензиинадо еще платить…

– Да нет, скорее платить надо за хвалебные, –усмехнулась Ариша, – а потом у Додоновой муж – богатенький Буратино, длянее это не проблема…

Тут вернулся Валерка, но я сделала ему знак молчать. Онкивнул понимающе и тоже навострил уши. Но разговор почти сразу перешел накакие-то неинтересные нам темы.

– В чем дело? – одними губами спросил Валерка ивытащил из кармана блокнотик и ручку.

Я написала: "Они говорили о Матильде и ее дебюте.

Потом расскажу!"

Между тем к девушкам подсел высокий молодой человек, тоже свиду типичный газетчик, и они заговорили о новом спектакле Театра имениМаяковского.

– Ну? Что такое? – шепнул Валерка.

Я тихонько передала ему разговор.

– Ух ты! Матрена еще не сыграла ничего, а слава вперединее бежит!

– А ты знаешь, как она играет? Обалдеть! Я вчера былапросто в шоке!

– Что, здорово?

– Не то слово! Понимаешь, у нее каждая жилочка играет…

– Это все, конечно, интересно, но, боюсь, к нашему делуникакого отношения не имеет.

– У нас и дела-то нет, если честно, – заметила я.

Валерка задумался.

– А ты знаешь эту Додонову? – вдруг спросил он.

– Слышала вроде… Но не уверена. Фамилия простознакомая. Но я могу спросить у мамы.

– И даже не знаешь, в каком театре она играет?

– Нет! А зачем тебе она?