а потом вдруг стало тихо-тихо. В наступившем безмолвии я слышал только торопливый стук своего сердца, гулко отдававшийся в барабанных перепонках. Тома поднял кулак – знак того, что мы победили, на лице у него сияла широчайшая улыбка. Мы раскусили очередную загадку и успешно продвигались по «Волшебной усадьбе». Хорошо бы продолжить в таком же бодром темпе.

Следующая комната оказалась старинной библиотекой: вдоль стен тянулись книжные стеллажи, занимая пространство от пола до потолка. Две кованые ажурные лесенки, узкие и очень высокие, чтобы добраться до самого верха, были поставлены на рельсы. И куда ни посмотри – везде книги, книги, книги.

Совершенно бессознательно Ноа, Тома и я сразу направились к двери в противоположной стене. Какое задание нам предстоит выполнить, чтобы отсюда выйти? Под ногами с каждым шагом раздавался скрип: пол в библиотеке был посыпан песком, но только не жёлтым, а угольно-чёрным. Старинные весы с двумя чашами и ржавой стрелкой стояли неподалёку от двери, сделанной из того же тёмного дерева, что и книжные полки.

Я открыл страницу с новой загадкой и прочитал:

– Книга двести тридцать третья, страница пятьдесят шестая.

Мои друзья, не медля ни секунды, кинулись осматривать стеллажи. Ноа едва не водил по книгам носом.

– Они все пронумерованы! – воскликнул он.

– По порядку? – спросил я.

– Да. С моей стороны самая нижняя полка начинается с четыреста девяносто девятой…

– Принято! – откликнулся Тома. – Сейчас гляну со своей стороны.

Он задрал голову, потом взялся за ажурную лестницу и потянул её к себе. Поднялся на несколько ступенек, потом выше, выше и остановился, не отрывая глаз от книжных корешков.

– Вот она! Номер двести тридцать три! «Под поверхностью» какого-то В. Санда.

Тома вытянул книгу с полки, спустился к нам и открыл её на пятьдесят шестой странице.

Глаза у нас стали круглыми, как бильярдные шары, когда мы увидели на странице таинственную фразу, написанную чёрными чернилами.

«От жадности слепнешь, а…»

– О чём это может быть? – задумался Ноа, нахмурив густые брови.

– Кто бы знал… – ответил я со вздохом. – Может, к тому, что поиски сокровища увели нас от истины? И мы что-то упустили?

– Фраза обрывается. Думаю, это важно.

– Скорее всего, ты прав. Возможно, мы найдём конец здесь. Или мы и правда что-то прозевали в предыдущей комнате.

– Да, но назад уже не вернёшься, – заметил Тома. – Как только мы выходим из комнаты, дверь за нами тут же захлопывается.

Он почесал нос, и в глазах у него загорелся лукавый огонёк.

– У меня появилась мысль, – объявил он.

Он захлопнул книгу, которую взял с полки, направился с ней к весам и осторожно положил в чашу. Та сразу же опустилась на несколько сантиметров. Мы услышали щелчок, потом глухое механическое ворчание. В первые секунды я решил, что нам удалось отпереть следующую дверь, но, когда понял, что происходит, у меня неприятно засосало в животе. Очень неприятно. В «Волшебной усадьбе» каждое действие имело последствия.

– Стены сжимаются! – запаниковал Ноа.

Стены двигались очень медленно, но было невозможно не заметить, что к нам потихоньку приближаются два огромных книжных стеллажа. Сантиметр за сантиметром. Чёрный песок отчаянно хрустел под их тяжестью.

Тома бросился к весам, чтобы снять книгу. Он надеялся, что этим всё вернёт. Ничего подобного. Пространство медленно сужалось. Если мы срочно не изобретём способ выйти отсюда, шкафы нас раздавят.

– Нужно найти очень добрую книгу и уравновесить весы, – сказал Тома вполне серьёзно.

– Да их тут тысячи, – возразил я. – Как определить, какая из них добрая?

– Не знаю! Давайте искать книги со словами «жадность», «истина», «слепота»…

Голос у Тома был тусклый – верный признак того, что мой друг в отчаянии. Он уронил книгу на пол и снова полез вверх по лестнице. Ноа рылся в книгах на другом стеллаже, надеясь найти для нас спасение.

– «Любовь слепа»! – вдруг выкрикнул Тома.

Я ничего не ответил, только пожал плечами, а он прибавил:

– Ну и ладно! Всё равно попробую.

Ноа, уже успевший прошерстить две полки, тоже закричал:

– «Истина и Купидон»!

– Давай бери её тоже. Хватай всё, что хоть как-то подходит.

Согнувшись в три погибели, я рылся на нижних полках, но пока ничего не обнаружил.

Я наклонился совсем низко и вдруг обратил внимание на кое-что любопытное. Книга, которую Тома бросил на пол, оставила за собой след. Друзья продолжали выкрикивать названия, но я их больше не слышал. Сквозь размётанный чёрный песок проглядывали плитки.

«Под поверхностью», – повторял я про себя. Так называлась книга под номером двести тридцать три… Фамилия автора Санд, а по-английски это значит «песок»…[9] По позвоночнику затопотали мурашки. Я схватил книгу и стал отгребать ею песок, стараясь освободить как можно больше пространства. Тома и Ноа не отрывались от полок, полностью поглощённые поисками решения. А я усердно расчищал плитки и вдруг увидел выбитую на одной из них надпись.

Глава 18

У меня двойка стоит перед единицей,

четвёрка перед тройкой,

гибель предшествует жизни,

семечко находится перед цветком.

– Эй, ребята! Посмотрите, что я нашёл! – крикнул я.

Тома глянул в мою сторону с высоты, а Ноа мигом подбежал ко мне. Я без устали повторял про себя загадочную фразу, но яснее она не становилась.

– Есть версии? – спросил Ноа.

– Ни одной. – Я удручённо покачал головой.

Я услышал скрип ступенек – Тома подъехал на своей лестнице по рельсам. Спустившись, он зачитал надпись на плитке вслух, как будто нам могло помочь очередное её прослушивание.

– Если выстроить цифры так, как там сказано, получится 2143, – внезапно произнёс Тома. – Два раньше одного и четыре перед тройкой.

– Может, нам нужна книга под номером 2143? – предположил Ноа, уже приготовившись карабкаться по ступенькам и искать нужный том.

– Стой! – Я схватил его за рукав. – А что нам делать со смертью, жизнью, цветком и семечком? В этой загадке не только цифры.

Тома быстро огляделся и сказал:

– Стены сдвигаются, Оли! Будем проверять каждое предложение. Какие у нас ещё есть варианты?

– Давай, – я не стал возражать, хотя и сомневался.

Ноа толкнул лестницу вперёд и в мгновение ока взлетел на последнюю ступеньку.

– 2120, 2130, 2140… 2143! – воскликнул он торжествующе.

– Кидай сюда, а сам пока не спускайся, – распорядился Тома. – Вдруг понадобится ещё что-нибудь.

Ноа кивнул и бросил нам книгу. Тома подхватил её на лету, но в воздухе повисло облако пыли, и мы все дружно чихнули. Тома озабоченно взглянул на меня и положил томик на чашу весов.

Сначала раздалось металлическое звяканье цепочки. Потом всё зажужжало и завибрировало, и стены как будто получили дополнительный толчок. Ноа громко вскрикнул. Одна нога у него соскользнула со ступеньки, и он потерял равновесие. Тома поспешно сдёрнул с весов книжку номер 2143, и мы бросились ловить Ноа. Лестница была высокая, так что Ноа, приземлившись, придавил нас к полу, а сам распластался сверху.

– Ой-ой-ой! – простонал он, даже не пытаясь встать.

– Ты в порядке? – поспешно спросил я.

– Кажется, я вывихнул лодыжку, – ответил он и скорчился от боли.

Я получил удар прямо в бедро. Оно здорово болело, но я промолчал и поднялся, чтобы скорее помочь Ноа. У Тома все руки были в царапинах, но он сразу подставил плечо, и Ноа, уцепившись за нас двоих, встал. Правда, опирался он только на одну ногу, да и то не слишком уверенно.

– Можешь поставить другую ногу на пол? – спросил я.

– Не знаю. У меня это привычный вывих. Боюсь проверять…

– Ладно, пока держись за нас.

Комната становилась всё теснее, стены сдвигались с пугающей быстротой. Надо срочно что-то предпринять.

– Давайте подумаем, – начал я, – когда может быть смерть раньше жизни, два перед единицей и четыре перед тремя?

– То есть как будто всё пошло обратным ходом, – сказал Тома.

И замер с открытым ртом.

– Машина времени, – произнёс он. – В прошлом году на литературе мы читали такую книгу. Она называлась «Машина времени», написал Герберт Уэллс.

Я взял покрепче Ноа за плечи, чтобы освободить Тома, и спросил:

– А ты можешь найти её тут? И как можно скорее?

Вместо ответа Тома уже уткнулся в ближайший стеллаж и стал зачитывать названия на корешках, выстроившихся у него перед глазами.

Через несколько тревожных секунд – грузный шкаф по-прежнему приближался – Тома повернулся к нам. На его лице было написано отчаяние.

– Здесь больше трёх тысяч книг. У нас нет